Однажды Наполеон Бонапарт во время проверки караулов обнаружил спящего на посту...

Художник Александр Николаевич Волков — выдающийся живописец, чьи произведения пронизаны глубоким смыслом и красотой. Его работы поражают своим исполнением, включающем в себя разнообразные стили и техники, особенно впечатляет его умение передавать атмосферу и настроение, а самое главное заложить глубокий смысл в каждую картину. Благодаря виртуозному владению кистью и цветом, Волков создает образы, которые вызывают у ценителей изобразительного искусства различные эмоции. Некоторые картины могут вызывать радость и улыбку, другие - грусть и печаль, а третьи – способны дать такой мощный импульс и заряд силы, который способен пробудить в человеке такие положительные качества как отвага, героизм, доблесть, благородство, патриотизм и любовь к родной земле. К таким картинам относиться полотно «Испания», написанная в 1937г. Она отражает дух времени, когда народные массы восстали против угнетения и требовали изменений. Этот момент исторического перелома нашел свое яркое отражение в живописи, делая картину значимой не только с художественной, но и с исторической точки зрения. Гражданская война в Испании 1936-1939 г-в стала ключевым событием в истории Испании, когда страна была разделена на два лагеря: республиканцев и националистов. Женщины играли значительную роль в этом конфликте, не только как участницы гражданских, политических движений, но и как бойцы на передовой. Главной героиней картины Волкова стала простая испанская женщина, вставшая на ровне с мужчинами в один боевой строй. Она была одной из тысяч женщин, которые поднялись на защиту своей страны от фашистской опасности. Героиня отважно шагает вперед, крепко сжимая своими руками красное знамя, преисполненная решимости любой ценой воплотить в жизнь священные ценности. В ее глазах — отражение будущего, где каждый человек будет свободен и равен. Ее бой — это бой за будущее, где правят не тираны и деспоты, а голос народа, голос свободы. Это женщина-воин, готовая идти до конца ради своих идеалов и убеждений. Каждый шаг, каждый момент этой борьбы наполнен опасностью и риском. Но для нее нет ничего более важного, чем борьба за свободу и достоинство. Она готова принести в жертву все — свою жизнь, свои мечты, свои надежды — лишь бы добиться победы. И пока она идет в бой с красным флагом в руках, ее душа наполнена надеждой. Надеждой на то, что однажды красный флаг станет символом не только борьбы, но и победы — победы свободы и справедливости для всех. Образ женщины на картине — это образ революции, символизирующий силу единства и веры в светлое будущее.

Каким был в жизни Михаил Врубель Легкости, с которой работал Михаил Врубель, силе, выразительности, стремительности его кисти завидовали многие. Он быстро отпускал натурщиков, тогда как другим приходилось оплачивать многочасовые сеансы. Он за полчаса набрасывал великолепный эскиз, над которым неделю безуспешно бились Серов с Коровиным. Крайне дисциплинированный в творчестве, он вел на удивление беспорядочный образ жизни. Окружал себя сомнительными и странными персонажами. Живя впроголодь, мог истратить последние деньги, к примеру, на пару лайковых перчаток или эпическую попойку. Был вдохновенным вралем. Однажды коллеги собрали ему денег, чтобы художник смог съездить из Киева в Харьков на похороны отца. И были немало удивлены, когда отец Врубеля — живой и здоровый — вскоре приехал в Киев навестить сына. Чувство ответственности было ему неведомо. Он мог опоздать на назначенную встречу на два дня. Или нарисовать поверх уже проданной заказчику картины цирковую наездницу, в которую был влюблен.

"Морской пейзаж у Сент-Мари-де-ла-Мер" 1888 г. Винсент Ван Гог Музей Винсента Ван Гога, Амстердам. Летом 1888 года Винсент Ван Гог живет на юге Франции, в Арле, где пишет самые знаменитые свои картины. В июне художник решил отправиться к морю – в маленькую рыбацкую деревушку Сент-Мари-де-ла-Мер. Винсент надеялся, что морской воздух поправит его слабое здоровье, которое с каждым годом лишь ухудшалось из-за недоедания и алкогольных возлияний. В недельную поездку Ван Гог взял с собой три холста и несколько листов бумаги. Картина «Море в Сент-Мари» стала одним из двух морских пейзажей, написанных художником во время этого «отпуска». На третьем холсте Винсент изобразил белые деревенские домики. В Сент-Мари-де-ла-Мер художника сильнее всего восхищало Средиземное море. Оно было совсем не похоже на неприветливое и мрачное Северное море, которое он писал в Схевенингене. В одном из писем Тео Ван Гог пишет: «Средиземное море по цвету похоже на макрель. Такое же переменчивое. Невозможно назвать его зеленым или фиолетовым. Нельзя даже сказать, что оно синее, потому что в следующий момент свет изменится – и оно приобретет серый или розовый оттенок». В этом отношении можно сказать, что «Море в Сент-Мари» - одна из самых импрессионистских работ Винсента, поскольку он потратил довольно много времени на то, чтобы «поймать» и отобразить правильный свет. Кроме прочего, эта картина помогла исследователям творчества Ван Гога лучше понять технику его работы. По словам экспертов из Музея Ван Гога в Амстердаме, на этом полотне в красках были обнаружены крупицы песка. Это позволило сделать вывод, что Винсент наносил на холст слой краски, затем ее обдувало песком, и после этого художник наносил еще один слой, до того, как первый успевал высохнуть. Песчинки разносились кистью по всей поверхности полотна, оставляя в краске следы. Кроме того, эксперты установили, что Винсент позже дорабатывал картину в своей студии в Арле. Судя по всему, эта короткая поездка принесла Ван Гогу и душевный покой. В другом письме брату он пишет: «Однажды ночью я гулял у моря по пустынному пляжу. Мне не было радостно, но и грустно не было. Было… прекрасно. Темно-синее небо испещрено облаками. Одни из них были насыщенного кобальтового цвета, другие – голубовато-белыми, как Млечный путь. В синей глубине мерцали звезды: зеленоватые, желтые, белые, розовые… Бриллианты, изумруды, лазуриты, рубины, сапфиры. Море было глубокого ультрамаринового цвета, а берег – фиолетовым и местами рыжеватым». ВанГог Постимпрессионизм Марина _history

Где-то я однажды вычитала красивую фразу про Сандро Боттичелли - мол, у него не могло быть последователей, только подражатели. Ну вот Франческо Боттичини был художником, родившимся тоже во Флоренции всего на год позже Боттичелли. Отец его делал рисунки для игральных карт и, вероятно, был его первым учителем, а дальше Боттичини попал в мастерскую Нери ди Бичи, сбежал оттуда через год, устав раскрашивать ящики, и дальше уже учился вместе с Сандро Боттичелли в мастерской Андреа Верроккьо. В этой мастерской Боттичини настолько лихо перенял стиль учителя, что ранние его работы Верроккьо и приписывались, а потом он дополнил свою манеру боттичелиевскими нежностями, поэтому более поздние картины уже приписывали Сандро и его мастерской. И правда, сейчас увидите, что похоже. Хотя его красавицы совсем немного другие, а палитра чуть-чуть, да потемнее. Боттичини в свое время был художником уважаемым и довольно популярным. О его жизни известно довольно мало и он даже был проигнорирован Джорджио Вазари и не вошел в его знаменитый гигантский сборник “Жизнеописаний наиболее знаменитых живописцев” то из-за своей вторичности, то ли из-за того, что работал он, в основном, в маленьких провинциальных городах, приезжая туда чтоб выполнить роспись стен, потолка или написать алтарные образы.

Вот интересное дело - как наткнешься на какого-нибудь одиозного персонажа, который немного историк, так окажется, что он, почему-то, считает себя специалистом именно по Наполеону. Я как-то задавала вопрос людям причастным - это личность Наполеона приманивает таких оригиналов или происходят с ними трансформации в процессе работы, но ответа, конечно же, не последовало. (Только пожалуйста, если вдруг меня читают специалисты по Наполеону, вы не обижайтесь, это я так шучу). Собственно, я сейчас читаю интервью одного занятого товарища, который надурил кучу искусствоведов, журналистов и вообще целый бельгийский музей изящных искусств. Захватывающее интервью, скажу я вам. Да и история отличная, хоть ей уже и три года. Некий Игорь Топоровский, секретный советник всех президентов прямо с университетских лет, тайный агент всех агентств, теневой дипломат, друг всех генсекретарей по переписке и лично, бельгийский бизнесмен сложных бизнесов и, в целом, широкий специалист по мутным делам (без единого подтверждения, конечно же), оказался собирателем русского авангарда. При том не какого-то то там вашего в каталогах-резоне записанного, а совершенно неизвестного, никем не виданного, но очень важного - в его коллекции оказались и Кандинский и Малевич и амазонки Попова с Гончаровой и Экстер и прочий Родченко. В общем, художники первой линии авангарда. И все - уникальное и секретное. Что уже странно, ведь и правда бывает, что находят какую-то неизвестную картину известного художника и долго ее изучают, проверяют, так и сяк вертят, а потом танцуют и поют обнявшись, а тут прям оптовая поставка. То есть, чтоб вы понимали масштаб, Топоровский говорил, что он планирует представить в будущем публике сотни работ авангардистов. Сотни! Ну, бывает, насобирал и радуется - так что же теперь. А вот что - он, видимо, благодаря своему какому-то совершенно змеиному обаянию и уникальному таланту пудрить мозги умудрился втереться в доверие директору музея изящных искусств Катрин де Зегер и устроить выставку “шедевров” в Генте. Там было всего 24 шедевра из заявленных сотен, но открытие было громким и привлекло внимание по всему миру. По легенде, часть коллекции Топоровскому досталась от родственников жены, а часть он скупил буквально на барахолке за Эрмитажем, где в 90е чуть ли не из ларьков продавали по рублю авангард. Там правда проблема вышла - “родственники” жены официально ответили на запросы, что такой женщины в принципе не знают, а вот распродажи коллекции Эрмитажа, кстати, почему-то, в Одессе - ну тут даже комментарии излишни. Авангард и правда очень долго был не в чести, но если бы его вот так распродавали, то это было бы, как минимум, известно хоть кому-то, тем же музейным работникам, коллекционерам, историкам. Но нет - все в тумане, а сама легенда периодически менялась. Короче, следов собирательской деятельности Топоровского в России никто так не обнаружил. Ну, кроме истории про пару искусствоведов-жуликов, которые продавали поддельный авангард и с которыми Топоровский сотрудничал, а после проходил свидетелем по уголовному делу. Не ясно так же как коллекционер умудрился незаметно перетащить через границу пять сотен заявленных картин. Сам Топоровский эти и еще целую гору несостыковок объясняет просто - у вас, говорит, просто заговор искусствоведов, ведь если все вот это великолепие попадет на рынок, то искусство подешевеет, а злые и хитрые искусствоведы не хотят такого и плетут интриги. И хотел он передать свою коллекцию русским музеям, но вы же знаете, какие там змеи подколодные - испугались, не взяли. Потом еще оказалось, что Топоровский по половине европейских музеев пробежался со своим собранием, но нигде его не воспринимали всерьез.

Чтоб вы понимали уровень исполнения коллекции Топоровского - несколько моих знакомых, вовсе не специалистов в области русского авангарда, не зная подоплеки этой всей выставки, отправились глядеть на те картины. Все же музей-то их выставлял авторитетный, а директор этого музея была на слуху как куратор всяких хороших штук про современное искусство. Так вот, обалдели даже не специалисты. Комментарии и впечатления были в духе “да вы его это, вы чего?” - особенно зрителей привели в восторг развеселые расписные торбы и прялки от Казимира Малевича. Московский галерист Емельян Захаров тогда написал о «невыносимом ощущении испанского стыда, которое охватывает тебя целиком, когда ты находишься в этом зале». Это еще что, Топоровский дома гостям показывал деревянные головы, которых Малевич понавырезал. Обещал потом тоже выставить. Выставка выставлялась, а вопросов становилось все больше с каждым днем. Музей отбивался, отвечая на все запросы о том, что за экспертиза подтвердила авторство что-то типа “у нас все документы в порядке” и вообще обещал открыть потом еще одну, большую-пребольшую выставку коллекции Топоровского. Зрители недоумевали, эксперты похохатывали, журналисты вели расследование, Топоровский раздавал интервью в своей особой манере. Постепенно выяснили, что все-все-все, что плел Топоровский - концентрированная брехня от начала до конца, то есть, буквально, начиная даже от темы его диплома в университете и он не специалист по Наполеону, как всем рассказывал. Что те эксперты, на которых ссылался Топоровский не видели его в глаза, что каталог выставки из Харьковского музея 1992 года, в котором, вроде как, Топоровский скупил еще часть своей коллекции и который предъявлял как доказательство подлинности коллекции, подделка уровня бэ - туда просто вклеили другие работы поверх настоящих и прочее прекрасное. И вот это наконец убедило правительство закрыть выставку и начать расследование. Бельгийские журналисты в интервью с министром культуры сетовали, что Бельгия стала международным посмешищем, специалисты по авангарду возмущались тем, как дискредитируется наследие великих русских художников, музею был нанесен колоссальный репутационный урон, директора из музея выгнали, коллекция Топоровского была арестована, а он сам рассказывал о травле, организованной преступной группой искусствоведов, пока в 2019 году не присел за мошенничество, отмывание денег и торговлю краденым. Ну и сидит по сей день, вроде бы. Прикольно, в общем, хоть кино снимай. Интересно еще и то, что при современном уровне технологий и экспертиз удалось одним пусканием пыли в глаза и забалтыванием Топоровскому удалось пролезть в музей такого уровня. Мне кажется, что я примерно представляю типаж этого человека - сталкивалась полтора раза в жизни с такими. И тут ты или успеешь убежать или попадешь под гипноз и не то что в прялку Малевича поверишь, а вступишь в секту, уйдешь в рабство и что угодно, поэтому я даже сочувствую Катрин де Зегер и верю, что она не специально.

"Тополя" 1891 г. Клод Моне Частная коллекция. Моне, наверное, сошел бы с ума, если бы не закончил эту серию из 20 полотен. Это была настоящая одержимость, которую у него могли вызвать только деревья, кувшинки, стога или цветы. Он часто совершал невероятные поступки, чтобы сохранить в нужном ему виде объект своей одержимости: платил крестьянину, чтобы тот весной оборвал листья на дубе в соответствии с первоначальным зимним эскизом, мостил дорогу рядом со своим домом, чтобы пыль не оседала на его цветах, выкупал стога сена, когда их собирались убирать с поля, устраивал эффектный спектакль для директора вокзала, чтобы тот задержал отправку поезда и обеспечил необходимое количество дыма на перроне. Над серией «Тополя» Моне работал всю весну и лето 1891 года, для чего выкупил островок Крапивный, с которого открывался нужный ему вид. Он грузил на тележку штук 20 – 30 холстов, вез их к месту лучшей точки зрения и работал над каждым из них в разное время суток. Иногда освещение менялось так быстро, что некоторые состояния длились всего минут 7. Когда солнце перемещалось, художник быстро искал среди уже начатых работ нужную, чтобы успеть оставить на ней несколько необходимых цветовых акцентов или поменять полностью. Моне сам изобрел этот метод и сам же переживал с ним самые отчаянные моменты творческого бессилия. Однажды он в ярости швырнул в воду и холст, который долго не находился, и краски с кистями. Ушел. Вернулся. Полез в реку доставать хотя бы кисти и краски. Как-то утром, прикатив к острову свою тележку с будущими шедеврами, Моне обнаружил, что тополя пометили для вырубки. Конечно, он заплатил, чтобы их не рубили, пока серия не будет окончена. Это самая «шумная» серия Моне. И в «Стогах», и в «Руанском соборе» от одной картины к другой меняется освещение, меняется плотность воздуха и цвет каменной кладки или поля. А тополя прекрасны еще и своей податливостью ветру – они шелестят листьями и скрипят старыми стволами в каждый схваченный момент. Сила ветра или отражение деревьев в реке – это новые измерения, в которых Моне заставляет меняться свои тополя. Художник всегда мечтал, чтобы его серии оставались единым целым, занимая целую стену в музее или в частной коллекции. Ему был очень ценен этот эффект прожитого в одном музейном зале светового дня. Ни одна из серий Клода Моне, за исключением «Кувшинок», для которых он сам придумал специальный музей, не собрана в одном месте. Даже в салоне Поля Дюран-Рюэля «Тополя» не задержались надолго и были распроданы, а сейчас они по всему миру – от Нью-Йорка до Токио. За эту же картину в 2011 на аукционе Кристис неизвестный американец заплатил 22,5 млн. долларов. КлодМоне Импрессионизм _history

Жак Луи Давид так здорово писал портреты Наполеона, что тот назначил его своим личным придворным художником. Должность хорошая, но к ней прилагалось одно небольшое условие - запрет на частные заказы. И действительно, зачем тебе писать еще кого-то, если тебе позволено писать целого Наполеона! Только вот заказы от Наполеона случались не так часто, как хотелось бы художнику и поэтому он втихушку иногда соглашался исполнить что-нибудь налево. Князь Николай Борисович Юсупов был ценителем и коллекционером живописи,а особо ему по душе приходился неоклассицизм, видным представителем которого и был Давид. Юсупов был личным консультантом по вопросам покупки произведений искусства Екатерины II и Павла I, был дружен с Ангеликой Кауфман, Помпео Батони, Антуаном-Жаном Гро и многими другими маститыми и популярными художниками своего времени. Он-то и смог убедить Давида написать для него картину, посулил огромные деньги и даже позволил художнику самостоятельно выбрать сюжет. А тот и выбрал. Это картина о том, как влюбленная древнегреческая поэтесса Сафо млеет от любви к прекрасному юному лодочнику Фаону. Однажды Фаон перевозил саму Афродиту на остров Лесбос и не взял с нее платы, за что Афродита наградила его сосудом с благовониями, имевшим чудесную силу - все женщины отныне влюблялись в прекрасного юношу. Не устояла и уже немолодая Сафо, но юноша отверг ее любовь и Сафо разбежавшись, прыгнула с Левкадийской скалы. Вероятно, эту знаменитую скалу мы и видим на картине вдалеке. Амур зажигает огонь любви, Фаон стоит ужасно самодовольный, а то, что вы видите на лице у Сафо - это вдохновение, переходящее в любовный экстаз. На коленях у нее свиток, на котором она на древнегреческом выводит первые строки одной из своих од, а над ними написано “посвящение Фаону”. Правда, в оригинале никакого посвящения Фаону нету, да и сам этот Фаон ни разу в ее лирике не встречается и считается, что эту ее последнюю трагическую любовь придумали более поздние авторы, которые на тему влюбленности Сафо в лодочника периодически сочиняли комедии, а стихи ее, как известно, и вовсе обращены к женщинам. Вот перевод полного текста оды от Гавриила Державина: Счастлив, подобится в блаженстве тот богам, Кто близ тебя сидит и по тебе вздыхает, С тобой беседует, тебе внимает сам И сладкою твоей улыбкой тайно тает. Я чувствую тот миг, когда тебя с ним зрю, Тончайший огнь и мраз, из жил текущий в жилы; В восторгах сладостных вся млею, вся горю. Ни слов не нахожу, ни голоса, ни силы. Густая темна мгла мой взор объемлет вкруг, Не слышу ничего, не вижу и не знаю; В оцепенении едва дышу — и вдруг, Лишенна чувств, дрожу, бледнею,— умираю. В общем, картину Давид успешно написал, передал Юсупову и она уехала в Санкт-Петербург. Там и живет поныне - можно пойти поглазеть на бленеющую-умирающую Сафо в Эрмитаже.

"Триумф Вакха" 1629 г. Диего Веласкес Национальный музей Прадо, Мадрид. Картину «Триумф Вакха» Диего Веласкес написал, что называется, на спор. Но удивительным было даже не это, а тот факт, что до сего момента художнику не приходилось обращаться к мифологической живописи, которую так любила его эпоха – эпоха барокко. Картины мифологической тематики пользовались гигантской популярностью: ими украшали ратуши и замки, суды и университеты, гостиные и спальни. Вспомнить хотя бы старшего современника Веласкеса – Рубенса, который отдал аллегорической живописи чрезвычайно щедрую дань! Но 30-летнего Веласкеса античный антураж оставлял равнодушным. Почему же Веласкес создал «Триумф Вакха»? До 23 лет Веласкес жил в Севилье и там писал в основном бодегоны – реалистичные бытовые зарисовки в какой-нибудь таверне или харчевне. Иногда его упрекали: что же ты, дескать, всё малюешь гуляк да пьяниц, изобразил бы бога или героя какого! Но юный Веласкес придумал в ответ замечательную формулу, которой потом руководствовался всю жизнь: «Лучше быть первым в грубом жанре, чем вторым в изящном». А уже в 24 года художник оказался в Мадриде и долгое время писал исключительно портреты. Практически сразу он получил звание придворного живописца короля Филиппа IV. Веласкес был очень молод, но король – на 6 лет моложе. Филипп приблизил его к себе, устроил Веласкесу мастерскую прямо в своих покоях. Любил сидеть там и наблюдать, как художник работает. Не позволял портретировать себя никому, кроме Веласкеса. Давал ему одно придворное звание за другим. Не разрешал уезжать надолго, потому что очень скоро начинал скучать по своему камергеру и другу. И, конечно, у прочих художников это вызывало огромную ревность. При дворах европейских монархов традиционно работали приглашённые итальянцы, воспитанные на культуре античности. Они плели против Веласкеса интриги. Однажды взволнованный король пришёл в мастерскую к своему фавориту и заявил с порога: «Они говорят, что ты умеешь хорошо рисовать только лица! Неужели это правда?» Ответом Веласкеса и стала картина «Триумф Вакха» (известная также под испанским названием Los Borrachos – «Пьяницы»). С убедительной наглядностью он показывал заносчивым итальянцам: «Не только лица! И тела тоже! И композицию могу выстроить не хуже, чем на ваших античных фризах. И Вакха написать не менее живым и соблазнительно-хмельным, чем ваш хвалёный Караваджо!» В чем своеобразие картины Веласкеса «Триумф Вакха»? Но и в несвойственном ему мифологическом жанре Веласкес остался Веласкесом: античную вакханалию он скрестил с испанским бодегоном, высокое – с низким. Как правило, свита Вакха состоит из вакханок и сатиров. А Веласкес решил поместить бога вина и страсти среди простых крестьян, помятых и побитых жизнью, в простой одежде и с обветренными лицами. Его Вакх – белотелый, немного рыхлый. По нынешним меркам, его тело можно назвать слегка «поплывшим», а вот сатир позади него – мускулист и смугл. Противопоставляя их, Веласкес показывает, что он большой мастер своего дела (и чужого тела): он может передавать и сложные ракурсы, и разнообразные позы, и различающееся «агрегатное состояние» человеческой плоти. Вакх Веласкеса сидит на бочке с вином – это его трон. Нагота его прикрыта складками ткани «королевских» цветов – белого и пурпурного. На его голове – венец из виноградных листьев, а сам Вакх коронует кого-то из своих особенно ярых почитателей, отметившегося на ниве пития и разврата, таким же виноградным венком. Крестьяне пришли к божеству с просьбой облегчить их тяжелую жизнь. А Вакх даровал им вино – самый доступный способ забыть о горестях и печалях. Большая плоская чаша в руках у центрального персонажа (в шляпе) написана притягивающе-реалистичной. Кажется, что глядя на глянцевую поверхность вина, можно ощутить его прохладу и терпкий аромат. Взгляд обрадованного пьяницы направлен прямо на нас. Он улыбается так широко и по-свойски, что буквально «затягивает» зрителя в пространство картины, требуя разделить с ним его веселье и питьё. ДиегоВеласкес Барокко МифологическаяСцена _history

«‎Менуэт быка» Однажды Франц Йозеф Гайдн, к немалому своему удивлению, увидел у себя дома гостя — мясника, который оказался любителем и знатоком его произведений. — Маэстро, — мясник почтительно снял шляпу, — на днях свадьба моей дочери. Напишите мне новенький красивый менуэт. К кому же мне обратиться с такой просьбой, как не к прославленному Гайдну? В назначенный срок мясник явился и получил драгоценный подарок. Через несколько дней Гайдн услышал оглушительные звуки, в которых он с трудом узнал мелодию своего менуэта. Подойдя к окну, он увидел у своего крыльца великолепного быка с позолоченными рогами, счастливого мясника с дочерью и зятем и целый оркестр странствующих музыкантов. Мясник сделал шаг вперёд и произнёс с чувством: — Сударь, мне думается, что лучшим выражением признательности за прекрасный менуэт со стороны мясника может быть только лучший из его быков. С тех пор до-минорный менуэт Гайдна стал называться «Менуэтом быка.

«Сон, вызванный полётом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения» Пожалуй, первый художник, который вспоминается, при разговоре о символах - Сальвадор Дали. Сам он не любил давать объяснения своим картинам и не рекомендовал кому-либо это делать. Но ведь страсть, как хочется! Психоаналитик бы сказал, что героиня картины видит классический фрейдистский сон — о противостоянии мужского и женского начал. Кстати, Дали однажды встречался с Фрейдом и оба остались не в восторге. Гранат в античной и христианской символике - возрождение и плодородие. «Вся жизнетворящая биология возникает из лопнувшего граната», - говорил Дали. Тигры имеют тот же окрас, что и пчелы, возможно именно они так представляются спящей. Слон, несущий обелиск и атрибуты папы — намек на сон о похоронах папы римского, приснившийся Фрейду из-за колокольного звона. Тонкие суставчатые ноги — символ зыбкости сна. Море, вероятно, - сознание. Одно мы знаем точно: женщина на картине это Гала – жена и муза художника.

​​Конец эпопеи. Гентский алтарь обрёл своё место за пуленепробиваемым стеклом Шедевр Губерта и Яна ван Эйков, «Поклонение мистического агнца», также известный как Гентский алтарь, обрёл новый дом. Теперь одно из величайших мировых сокровищ будет находиться в пуленепробиваемом стеклянном контейнере стоимостью в 30 миллионов евро. Возможно, потраченная сумма кажется непомерно большой, однако стоит вспомнить, что этот полиптих — самое похищаемое произведение искусства всех времён. Братья Ван Эйки создали алтарь из двенадцати панелей в 1432 году для собора Святого Бавона в Генте (ныне — Бельгия). Сейчас он установлен в часовне Святого Причастия — самой большой часовне собора — в пуленепробиваемой витрине высотой в шесть метров и объёмом в 100 кубометров. В контейнере налажен климат-контроль для лучшего сохранения шедевра, чьё былое величие восстанавливали последние восемь лет. Температура в неотапливаемом соборе зимой опускается до двух градусов Цельсия, а часовня иногда наполняется солнечным светом, который проникает через цветные витражи. Но главным приоритетом для заказчиков и создателей витрины была безопасность шедевра. За свою 589-летнюю историю Гентский алтарь множество раз побывал на грани уничтожения. Полиптих пытались сжечь мятежные кальвинисты, Наполеон выкрал его для парижского Лувра, он был разделён, когда попал в руки короля Пруссии. Во время Второй мировой войны Герман Геринг пожелал преподнести «Поклонение мистического агнца» Адольфу Гитлеру, и похищенное творение Ван Эйков могли взорвать динамитом в австрийской соляной шахте, но его спасли двойные агенты-коммандос. К сожалению, алтарь не полностью сохранился в первоначальном виде. Одна из дюжины его панелей исчезла во время дерзкого ограбления вечером 10 апреля 1934 года. Это преступление до сих пор не раскрыто. В своё время попытка найти пропажу довела до отчаяния нацистских агентов, которых отправил Геббельс, и по сей день загадка сбивает с толку как следователей-профессионалов, так и сыщиков-любителей. новостиИОК _history https://telegra.ph/file/53bc270c0334f28be8e10.jpg

«Бонапарт на перевале Сен-Бернар» (1801г.) Героический портрет Наполеона на белом коне, совершающего переход через Альпы написан Жаком Луи Давидом. Прекрасный горный пейзаж, развивающаяся мантия Наполеона и грива роскошного скакуна. Всё в лучших романтических традициях. Романтический герой XIX века - метущаяся душа (развивающиеся локоны, полы одежды и пейзаж должны это подчеркивать). По свидетельствам очевидцев, Наполеон преодолевал перевал на ослике, но это как-то не романтично. Картина была заказана Давиду (в то время самому известному художнику Европы) за колоссальное вознаграждение испанским королём Карлом IV для зала великих полководцев мадридского дворца. Бонапарт, оценив работу Давида, в том же году велел художнику повторить полотно для своей загородной резиденции Сен-Клуб. И сам художник был настолько доволен своей работой, что выполнил для себя ещё одну версию (предположительно в 1805 году), которая висела у его смертного одра в Брюсселе.

Пабло Пикассо "Кошка, поймавшая птицу" (1939) Однажды Пикассо сказал: «Я терпеть не могу породистых кошечек, которые мурлычут на подушке в гостиной. Мне нравятся одичавшие кошки, которые охотятся за птицами, носятся по улицам как угорелые, тащат все, что ни попадя. Они смотрят на вас дикими глазами и того и гляди вцепятся вам в физиономию. А вы заметили, что кошки, живущие на воле, почти всегда брюхаты? Это вполне естественно: ведь они только о любви и думают».

Похищение Прозерпины Мраморная скульптура Джованни Бернини, создавалась в 1621—1622 годах, когда скульптору было 23 года. Находится в галерее Боргезе (Рим). Высота статуи 295 см. «Я победил мрамор и сделал его пластичным, как воск…», — писал Джованни Бернини. Была у богини Деметры юная прекрасная дочь, Прозерпина. Отцом Прозерпины был громовержец Зевс. Однажды Прозерпина вместе со своими подругами резвилась в цветущей долине. Не знала она, какая судьба ей уготована отцом её Зевсом. Он отдал её в жены мрачному своему брату Плутону, властителю царства теней и умерших, и с ним должна была жить Прозерпина во мраке подземного царства. Плутон видел, как резвилась Прозерпина, и решил её тут же похитить. Он упросил богиню Гею вырастить цветок необыкновенной красоты. Прозерпина увидала цветок и протянула к нему руку. Но только сорвала она цветок, как разверзлась земля, и появился мрачный Плутон на золотой колеснице. Он схватил юную Прозерпину и скрылся в недрах земли. Только вскрикнуть успела Прозерпина. Никто не видел, как похитил Плутон девушку, лишь бог солнца — Гелиос. Услыхала крик Прозерпины Деметра. Стала всюду искать она свою дочь, но нигде не нашла. На десятый день пришла она к богу Гелиосу и стала молить его, чтобы он сказал, кто похитил Прозерпину. Гелиос обо всем рассказал скорбящей матери. Разгневалась Деметра, что Зевс отдал Прозерпину в жены Плутону без её ведома. Она покинула Олимп и приняла вид простой смертной. Но Деметра была богиней плодородия, и без неё всякий рост на земле прекратился. Листья на деревьях завяли и облетели, травы поблекли, цветы засохли. Не было плодов в садах, и не зрели в виноградниках тяжелые сочные гроздья. Замерла жизнь на земле. Гибель грозила всему людскому роду. Ничего не оставалось Зевсу, как повелеть Плутону отпустить Прозерпину на землю к матери. Плутон согласился отпустить Прозерпину, но предварительно дал ей проглотить зерна граната, символ брака. С тех пор Прозерпина две трети года живет с матерью, а одну треть проводит со своим мужем, Плутоном.

Медсестры Ричард Принс Современный американский художник-авангардист, перенявший талант эпатажа у Дали. Не стесняется в своих произведениях использовать чужие работы. Много сделал для антипропаганды рекламы. Однажды он заметил, что на обложках любовных романов очень часто встречаются изображения медсестер. Это наблюдение автор решил использовать в своем творчестве, и так на свет появилась серия картин «The Nurse Paintings», медсестры – сексуальные и не очень, опасные, печальные, сострадающие… На картинах использовал мрачно-кровавую палитру фона, а сами ангелы милосердия представали в совсем иной ипостаси… В произведениях делал акцент на темной стороне общества, развенчивал представления о морали и дискредитировал индустрию рекламы. Серия создавалась с 2002 по 2006 годы: за это время появились 42 картины. Художник сохранил оригинальные названия романов, которые стали названиями его работ: к примеру, «Своенравная медсестра» или «Иностранная медсестра»

Интересный спор Моцарт и Гайдн были однажды приглашены на обед. Первый — известный весельчак и охотник выпить — предложил второму пари, что тот сыграет на фортепиано сочинённый другом этюд. Гайдн согласился на пари с тем, что проигравший выставит полдюжины шампанского. Моцарт подошёл к конторке, набросал несколько нотных строчек и подал Гайдну. Тот, взглянув на написанную музыку, нашёл её очень лёгкой для исполнения и сел играть. Вдруг он воскликнул: — Как же я могу это играть? Мои обе руки заняты исполнением пассажей на разных концах фортепиано, а между тем одновременно я должен брать ноты в средней клавиатуре — это невозможно! — Позвольте, сказал Моцарт, — я сыграю. Сев за фортепиано, он стал играть. Дойдя до, казалось бы, технически невозможного места, он, к удивлению всех, нагнулся и прижал носом нужные клавиши. Присутствующие разразились хохотом. Гайдн был курносым, а Моцарт же наоборот — длинноносым. Гайдн спор проиграл и поплатился шестью бутылками шампанского.

"Натюрморт с букетом" 1871 г. Пьер Огюст Ренуар Музей изящных искусств, Хьюстон. «Если бы я продавал только хорошие картины, я бы умер с голоду», - шутил Ренуар. Натюрморты он писал как раз для того, чтоб выжить. Они отлично продавались и создавались очень легко. Ренуар отдыхал, набрасывая свежесорванные цветы, как другие отдыхают, танцуя или попивая вино. Но этот натюрморт особенный. Это натюрморт-посвящение, натюрморт-признание. Эдуару Мане. Реминисценция первая: гравюра. На заднем плане ренуаровского натюрморта – гравюра к картине, о которой сейчас мало кто знает. В XIX веке ее считали произведением Веласкеса и она находилась в Лувре вместе с другими испанскими шедеврами, попавшими в музейные залы в качестве наполеоновских военных трофеев. Мане был в восторге от Испании и Веласкеса, он написал десятки полотен, вдохновленный испанскими мотивами, испанскими костюмами, композицией и мотивами испанских художников. Сейчас полотно приписывают зятю Веласкеса Хуану Батисте Мартинесу дель Масо или просто Мадридской школе. Но ту гравюру, которая оказалась внутри «Натюрморта с букетом и веером», абсолютно точно сделал Эдуар Мане. Реминисценция вторая: цветы. Если бы не было гравюры, все остальные переклички можно было бы считать слегка надуманными, но Ренуар сам узаконил дальнейшие поиски аллюзий. Букет на скандальной картине Эдуара Мане «Олимпия» слишком большой, критики не преминули упрекнуть художника в нарушении пропорций. Зато его невозможно не заметить: это смысловой центр картины, который превращает обыкновенное изображение обнаженной женской натуры в весьма недвусмысленный сюжет: за букетом где-то там, в гостиной, на пороге, за дверью, мужчина, которого вот-вот должна принять Олимпия, обнаженная Олимпия. Этот букет наверняка запомнили все: и критики, брызжущие ядовитыми упреками в неприличности, и молодые импрессионисты, которые назвали Мане своим учителем. Букет для натюрморта Ренуар собирал по своему вкусу, но обернул его точно в такую же, как у «Олимпии», плотную белую бумагу. Реминисценция третья: веер и книги. Япония стала для французов не меньшим откровением и художественным потрясением, чем Испания. Композиционные решения, цветовые находки, рисунок японских гравюр – все это буквально проросло в импрессионизм. Моне, Ван Гог, Сезанн и конечно Ренуар скупали стопки восточных пейзажей в художественных лавках, развешивали их по стенам, впитывали и учились. «Я уверен, что японские пейзажи не лучше других. Только одно: японские художники сумели найти спрятанный клад», - восхищался Ренуар уже много лет спустя. На этом японо-фанатском объяснении можно было бы остановиться, если бы не книги и если бы не заданная уже необходимость искать Мане. В каждой детали. И Мане снова находится. За два года до того, как Ренуар взялся собрать все эти знаковые вещи на одной картине, Мане пишет портрет Эмиля Золя за рабочим столом. Наверняка Ренуар его видел и схватил оттуда на память пару книг и японские мотивы. Во всяком случае так могло быть. ПьерОгюстРенуар Натюрморт Импрессионизм _history

"Святая Маргарита Антиохийская" 1630-е Франсиско де Сурбаран Лондонская Национальная галерея. «Святая Маргарита Антиохийская» – одна из нескольких картин загадочной серии Сурбарана, изображающей христианских мучениц. Загадочно в этих полотнах, прежде всего, их назначение. Номинально они изображают святых, по факту же – привлекательных жительниц Севильи в современных одеждах. И хотя Сурбаран всю жизнь работал для монастырей, его святые женского пола мало пригодны для украшения церковных стен. Для всех мучениц Сурбаран выбрал повторяющуюся из раза в раз композицию. Фигуры занимают всё пространство портретов, почти все они на 2/3 развернуты к зрителю и – что важно – все без исключения самым тщательным образом разодеты. Доротея, Аполлония и другие – просто в роскошные накидки и платья, дочка мавританского правителя Касильда – в царское облачение, ну а святая Маргарита – всего лишь в пастушеский костюм, однако чрезвычайно гармоничный и красивый. Но не странно ли это? Не абсурдно ли подобное сосредоточение на внешности в ущерб непосредственно христианским подвигам святых? Ведь их жития содержат массу подробностей – живописных, хотя и кровавых, на которые в искусстве барокко был большой спрос. Мавританка Касильда носила пищу христианским пленникам, а когда отец застукал её с хлебом в подоле, могла бы быть казнена, но хлеб превратился в розы. Аполлония Александрийская отказалась поклоняться языческим богам, за что ей сначала вырвали клещами зубы, а потом сожгли на костре. Святая Маргарита своим крестом распорола брюхо самому дьяволу, который предварительно её сожрал. Обо всех этих холодящих душу подробностях Сурбаран сообщает лишь вскользь – розами в подоле Касильды, щипцами в руках Аполлонии. Но сами девы никак не производят впечатления святых и тем более мучениц – во всяком случае, не таких, как их представляет церковный канон. Маргариту Сурбаран изобразил в изящном костюме в народном духе. Соломенная шляпа с загнутыми полями оттеняет точеное лицо с ярким румянцем; монументально сочетание белого, синего и красного в наряде; особенно выразительной выглядит вышитая холщовая сумка (такие вплоть до наших дней время от времени входят в моду как элементы испанского стиля). Между тем, в отличие от Касильды, жившей незадолго до Сурбарана, в XV столетии, Маргарита никак не могла быть его близкой современницей. Она была дочерью языческого жреца в Антиохии в далёком III веке, еще до того, как Антиохия вошла в состав Византии, а христианство стало государственной религией. Христианкой Маргарита стала тайно. Правитель Антиохии, покоренный её юностью и красотой, хотел жениться на Маргарите. Но она ответила отказом, объяснив, что не может стать суженой царя земного, поскольку уже является невестой Царя Небесного. За это Маргариту бросили в темницу, а дьявол, приняв облик огнедышащего дракона (его мы видим на заднем плане картины Сурбарана) прилетал, чтобы пугать мученицу, и однажды даже проглотил её. Тогда крест в руках Маргариты внезапно стал расти и увеличивался до тех пор, пока не вспорол дракону брюхо. Житие Маргариты наполнено сказочно-готическими элементами и драматическими поворотами. Но не они привлекают Сурбарана. Как и во всех картинах серии, его главный интерес представляет не что иное как тщательное, виртуозное исполнение одежды. Сейчас в исследовательской среде все чаще звучат идеи о том, что неправильно ограничивать творчество Сурбарана монастырскими стенами. Быть может, его неоправданно прекрасные мученицы просто служили рекламой семейному бизнесу по продаже дорогих тканей? Во всяком случае, такую версию в фильме об испанском барокко высказывает арт-критик Вальдемар Янушчак. А писатель Теофиль Готье признавал, что святые Сурбарана – «это самые романтические существа, которых только можно себе представить». ФрансискоДеСурбаран Портрет Барокко _history

"Портрет мадам Рекамье" 1800 г. Жак-Луи Давид Лувр, Париж. Изображение мадам Рекамье специалисты считают, во-первых, лучшим портретом кисти Жака-Луи Давида, а во-вторых, эталонным примером стиля ампир в станковой живописи. Забавно, что сама Жюли Рекамье осталась недовольна картиной, из-за чего она так и не была дописана. Жюли Аделаид Рекамье (J. A. Recamier) – знаменитая на рубеже XVIII и XIX веков светская красавица и хозяйка знаменитого салона, который в эпоху Директории был главным центром парижской интеллектуальной жизни. Здесь встречались, флиртовали и до хрипоты спорили лучшие люди своего времени: писатель Шатобриан и критик Сент-Бёв, маршал Бернадот (будущий король Норвегии и Швеции) и романистка мадам де Сталь. Литература тут встречалась с политикой, а умная, образованная и, чего греха таить, чертовски привлекательная хозяйка умело модерировала общение между людьми нередко противоположных и даже враждебных взглядов. Среди воздыхателей Жюли числились брат Наполеона Люсьен Бонапарт, принц Август Прусский и еще многие. Слава мадам Рекамье очень скоро перешагнула границы Франции, а имя её перешло в разряд нарицательных. О ней говорили в Италии и Австрии, Англии и Германии. В далёкой России в начале XIX века «северной Рекамье» называли Александру Осиповну Смирнову, принимавшую у себя, развлекавшую и опекавшую лучших представителей русской литературы, включая Пушкина, Лермонтова и Гоголя. А проделавшая то же через 100 лет Зинаида Шаховская, в чьей гостиной встречались Бунин, Ходасевич, Замятин, Набоков, сетовала: о ней не перестают злословить, дескать, Шаховской всё не дают покоя лавры Рекамье. «Век не салонов, а гостиных. Не Рекамье – а просто дам», – писал о своём времени Блок. Её личная жизнь была необычна. Когда Жюли исполнилось 16, к ней посватался 42-летний богатый банкир Рекамье, некогда страстно влюблённый в её мать. Очень скоро они с Жюли повенчались, но близкий круг знал, что между супругами никогда не было интимной близости, а отношения в семье больше напоминали уважительное доверие между отцом и дочкой. Поговаривали, Жюли и в самом деле могла быть дочерью банкира Рекамье, который пошёл на неординарный шаг с женитьбой, чтобы в случае возможных политических потрясений его состояние перешло к его самому близкому человеку – Жюли. Возможно, именно поэтому Давид решил изобразить 23-летнюю мадам Рекамье в образе босоногой античной девственницы-весталки. Стиль ампир (многие его проявления станут называть «стилем Рекамье», как когда-то рококо называли «стилем Помпадур») как нельзя лучше соответствовал этому замыслу. Мадам полулежит на кушетке, напоминающей античные ложа. После портрета этот предмет мебели войдёт в моду, ампирную кушетку так и будут называть: «Рекамье». Белое платье с высокой линией талии похоже на тунику. Давид написал его без всякой современной отделки, чтобы оно выглядело по-гречески лаконичным и простым. Высокая прическа из кудрей «в греческом стиле», популярном в период Директории, по сравнению с «монархическими» пудреными париками кажется образцом естественности. Правда, Жюли была недовольна, что её черные от природы волосы Давид, увлёкшийся зелено-оливковой гаммой, ради цветовой гармонии сделал каштановыми. Давид писал «Портрет Рекамье» перфекционистски медленно и долго: то свет падал не оттуда, то настроение было не то. Капризная красавица устала ждать и поручила писать себя другому художнику – Франсуа Жерару. А Давид взревновал и сказал, что раз так, то он не станет завершать портрет: «У женщин свои причуды, мадам, а у художников – свои». Торшер и лампу на картине дописывал уже ученик Давида, Энгр. Впрочем, именно в этой аскетичной незавершённости, в гулком пустом пространстве, избавленном от громоздкой мебели и драпировок, сейчас видят главную прелесть картины, ведь они делают обаяние Рекамье еще более волнующим. ЖакЛуиДавид Классицизм _history

Жак-Луи Давид "Наполеон Бонапарт в рабочем кабинете в Тюильри" (1812) Портрет написан Давидом в 1812 году и, по свидетельствам современников, является самым реалистичным образом императора. Впрочем, несмотря на детальность и реалистичность, нет никаких данных о том, что Наполеон позировал для портрета.

Сусанна и старцы Артемизия Джентилески, 1610 > Поммерсфельден, Замок Вайсенштайн Итальянской художнице было всего 17, когда она, ученица своего отца Орацио Джентилески, написала эту картину. Сусанна с мужем Иоакимом жили при дворе царя Навуходоносора. Подобно другим евреям, они попали в Вавилон как пленники, но благодаря своим талантам, смогли занять высокое положение. Однажды, когда она совершала омовение в бассейне, её узрели двое сановных стариков, занимавшие в государстве посты старейшин или судей. Добиваясь близости, они принялись шантажировать её. Грозились при всём народе обвинить женщину в прелюбодеяниях, если она не уступит их домогательствам. Сусанна предпочла тяжесть несправедливых обвинений, и суд приговорил её к смерти. На счастье, пророк Даниил смог восстановить справедливость. Артемизии была близка тема насилия. Она была изнасилована художником Агостино Тасси, компаньоном и другом её отца.

"Прачка" 1886 г. Анри де Тулуз-Лотрек Частная коллекция. Тулуз-Лотреку было 23 года, когда он написал картину «Прачка». Юный и неуверенный в своих силах Анри еще учился в мастерской Фернана Кормона и ответственно следовал всем советам учителя. На утренних занятиях Кормон, вдохновленный последними археологическими находками, пытался увлечь учеников монументальными сценами из жизни первобытных людей, а завершая урок, советовал выходить на улицу и делать зарисовки прямо в гуще монмартрской повседневности. Внеклассные задания Кормона нравились Лотреку куда больше, чем академические штудии. Выполнять домашние задания было исключительно приятно – старшие друзья-художники щедро делились с новичком Лотреком списком отборнейших злачных мест и закоулков Монмартра, где жизнь просто кипела. Однажды, выходя из ресторанчика, Лотрек заметил худенькую девушку с огненно-рыжими волосами и не удержался: "Как хороша! Типичная ...! Вот бы написать ее!" Кармен Годен оказалась не ..., а простой работницей, смирной и скромной, а потом еще и ответственной натурщицей, моделью нескольких портретов кисти Лотрека. Анри писал матери, что нашел девушку с волосами из чистого золота, рассказывал друзьям, что рыжие женщины – это для венецианцев, и был страстно увлечен Кармен. Если и могло художника в то время что-то обрадовать больше, чем ее благосклонность, так это только признание из уст настоящего гуру, которого Лотрек боготворил и которому не видел равных во всем современном французском искусстве. Он никогда бы не посмел лично попросить Эдгара Дега взглянуть на свою мазню, это друзья Лотрека выпросили у метра хотя бы один взгляд бросить на картины Анри. Скупой на похвалы и неспособный к лести Дега был к Лотреку благосклонен, в отличие от Кармен, которая хранила верность любовнику, постоянно ее избивавшему. Юный Анри работы Дега изучал и восхищался ими. «Прачка» Лотрека получилась гениальной эмоциональной противоположностью «Гладильщицы» Дега при явном сходстве композиции и совершенно идентичном расположении модели, стола, окна в пространстве. В отличие от Дега, Лотрек отбирает у девушки атрибуты ее профессии, переносит акцент из внешнего мира на внутренний. В отличие от анонимного и лишенного индивидуальных черт силуэта, написанного Дега, Лотрек бросает мягкие лучи на лицо своей героини. Так ангельское сияние освещает лица святых на древних фресках. Лотреку все женщины были ангелами – он смотрел на их волосы цвета золота немного снизу вверх. Этот взгляд на модель легко проследить и в «Прачке». Лотрек был ниже тех женщин, которых писал и в которых влюблялся. Но уже тогда, в последние годы ученичества, он доставал из них эту внутреннюю бурю, пронзительную печаль и неизбывное одиночество. Этот портрет Кармен Годен и не портрет уже – мы даже глаз ее не видим. Только мороз по коже – вдруг повернется… Анонимный покупатель в 2005 году на аукционе Christie's в Нью-Йорке купил эту картину за рекордную на тот день для Анри де Тулуз-Лотрека сумму – 22 миллиона долларов. ТулузЛотрек Постимпрессионизм _history

Владимир Боровиковский "Портрет князя Александра Борисовича Куракина" (1801) Третьяковская галерея Князь Куракин был большой педант в одежде: каждое утро, когда он просыпался, камердинер подавал ему книгу вроде альбома, где находились образчики материй, из которых были сшиты его великолепные костюмы, и образцы платья, при каждом платье были особенная шпага, пряжки, перстень, табакерка и т. д. Однажды, играя в карты у императрицы, князь внезапно почувствовал дурноту, открывая табакерку, он увидал, что перстень, бывший у него на пальце, совсем не подходит к табакерке, а табакерка не соответствует остальному костюму. Волнение его было настолько сильно, что он с крупными картами проиграл игру.

Александр Бучкури "Вывод" (1936) Бучкури задумал картину в 1904 году, а завершил в 1936. В своих воспоминаниях художник говорил, что в детстве однажды видел вывод женщины в деревне. Была такая традиция: если женщину уличили в измене, то ее нагишом выводили на улицу и устраивали публичную порку. Изначально сюжет картины как дипломной работы был показан Репину, однако мастер его не одобрил. Картина характеризует Бучкури именно как представителя репинской школы. Например, это использование диагональной композиции и немного театрализованное представление: каждый персонаж выражает свое отношение: издевательский смех мужиков, сочувствие женщин, испуг девочек. Нет ни одного беспристрастного наблюдателя. В человеке, который бьет кнутом раздетую женщину, можно узнать самого художника.

Искушение 1857 Николай Шильдер Третьяковка 22 мая 1956 года Третьяков купил эту картину за 150 рублей. За 150 рублей тогда можно было купить дом в деревне или семью крепостных. В живописи Третьяков не понимал ничего, зато он очень хорошо умел считать деньги. На картине мрачная и сырая подвальная комната, в которой живет девушка и ее престарелая больная мать, давно уже не встающая с постели. Однажды в подвал пришли богатый мужчина и старуха-сводня, которая предложила девушке сделку: красивый золотой браслет в обмен на любовь. И вот оно – искушение: с одной стороны нищенский заработок вышивальщицы, с другой – браслет, который можно продать и обеспечить семью. И купить маме так необходимые лекарства. Только в 1863 году Павел Михайлович вспомнил о своей идее устройства «художественного музеума». «Искушение» он внес под «нумером 1» в лично составленный им первый каталог своей коллекции. Вторым номером стала картина Василия Худякова «Стычка с финляндскими контрабандистами»

"Расстрел императора Максимилиана I" 1868 г. Эдуар Мане Кунстхалле, Мангейм. Эдуар Мане занимал четкую гражданскую позицию и был ярым политическим спорщиком. Во время Франко-Прусской войны, например, он остается в осажденном Париже, идет добровольцем на его защиту и по вечерам, голодный, больной и измученный, тяжело переживает вести о гибели друзей, скучает от разлуки с женой и ведет яростные споры с Эдгаром Дега. Сходятся в итоге на том, что не прощают бегства Золя из Парижа, мирятся. Но это будет уже в 1870 году, когда война положит конец правлению Наполеона III, а Эдуара Мане доведет до нервного срыва. А за несколько лет до этого недовольство Мане-француза правлением императора прорвется лишь в одной напряженной, политически-заряженной картине. «Расстрел императора Максимилиана» был обречен – такую картину не отправишь в Салон и даже не покажешь на собственной выставке. Ее запретили – и до самой смерти Мане полотно не видел никто, кроме близких друзей художника. Здесь не обойтись без предыстории. «Расстрел» - это быстрая, дерзкая и вполне конкретная реакция на одну из самых постыдных кампаний Наполеона III: тщеславное завоевание Мексики, политический переворот и позорное бегство французской армии из этой заокеанской страны. Наполеону хотелось провернуть что-то вроде египетской кампании своего знаменитого родственника, а заодно подобраться поближе к Америке. Французская армия свергла местного правителя Мексики и усадила править здесь марионетку Наполеона III, императора Максимилиана. Все бы ничего, история не оригинальная и не новая, но только французов надолго не хватило: содержать армию в Мексике оказалось дорого и совершенно нелогично. Армию вернули домой, а императора Максимилиана оставили разбираться с мексиканцами. Когда мексиканцы расстреляли чужака Максимилиана и французские газеты об этом сообщили, Эдуар Мане задумал новую картину, свой единственный шедевр на основе исторического события. Страстный исследователь творчества Мане и один из лучших современных британских арт-критиков Вальдемар Янушчак говорит: «В истории современного искусства есть всего две картины, на которых с достаточной силой и эффектом запечатлены события своего времени: «Герника» Пикассо и «Расстрел» Мане». Мане удалось не просто рассказать о событии, а вовлечь в него зрителя. Глухую серую стену на заднем плане Мане выстроит только в третьей версии картины (на первых версиях-эскизах за расстрельной группой простирался сухой, лаконичный пейзаж), солдаты тоже сначала были одеты в сомбреро и вполне походили на мексиканцев. Потом, переодев солдат во французские мундиры, Мане бросит вызов и обвинит французов в соучастии, а французского императора – в убийстве. Это его черты должны были опознать современники в лице того солдата, который готовит ружье к финальному выстрелу в упор. Это он, Наполеон III, - убийца Максимилиана. Но кроме зевак, наблюдающих из-за забора за казнью, на картине присутствует еще один наблюдатель, который был рядом и ничего не сделал, чтобы помешать. Это вы. Это вы отбрасываете тень в нижней части картины и спокойно наблюдаете за казнью императора Максимилиана. Каждый из нас. ЭдуарМане Реализм _history

"Портрет герцогини Альба" 1797 г. Франсиско Гойя Испанское общество Америки, Нью-Йорк. Это – один из самых загадочных портретов Альбы Марии дель Пилар Тересы Каэтаны де Сильва и Альварес де Толедо, более известной как герцогиня Каэтана Альба. Великий Франсиско Гойя написал свою Музу в образе махи – так называли испанских щеголих из простонародья в ХVIII-XIX веках. Загадка № 1. Почему именно маха? Герцогиня Альба познакомилась с Гойей, когда тот уже был придворным художником, прославившимся портретами вельмож. Мастеру было под пятьдесят, аристократке чуть за тридцать. Знатностью рода она даже превосходила тогдашнюю королеву Испании. У Гойи в роду тоже были идальго, но они отнюдь не составляли основу родового древа художника. Якобы первыми словами герцогини при виде Франсиско были следующие: «Послушайте, любезный, вам бы гораздо больше пошли широкие штаны и зеленый жилет уличного художника, чем этот золоченый камзол. Это все равно, что одеть мою собачку в бальное платье королевы!». Не ручаемся, что привели их дословно, но смысл передали верно – аристократка до кончиков пальцев с первого взгляда поняла, с кем имеет дело. Конечно, такое отношение сперва уязвило Гойю. Он не сразу понял, что герцогиня ему скорее польстила. Во-первых, на тот момент аристократы ей уже изрядно надоели. А во-вторых, она и сама любила наряжаться махой. Позже, когда отношения между художником и его Музой выйдут за рамки «аристократка и ее знакомый живописец», герцогиня будет упрашивать Гойю написать ее в образе махи. На что тот будет неизменно отвечать: «Вы не маха. И никогда ею не станете, сколько бы ни наряжались!». И это был не комплимент. Гойя к тому времени уже хорошо изучил нрав герцогини, ее взбалмошность и любовь ко всему, что поострее и погорячее. Он знал, что ей и махой хоть ненадолго хотелось бы стать. Но – нет. Загадка № 2. Вещий сон И тем не менее Каэтана Альба все-таки предстала в образе махи на полотне Гойи. По легенде, однажды герцогине приснился сон, в котором служанка ее бабушки, прославившаяся в столице как ведьма, предсказала, что Каэтана умрет вскоре после того, как художник напишет ее в платье махи. Казалось бы, суеверия и боязнь смерти должны были бы и саму Альбу удерживать от желания позировать в таком костюме. Но – нет. Каэтана всегда любила играть с огнем. Кроме того, намного больше смерти строптивая красавица боялась старости. Гойя очень убедительно изображал старух в своих «Капричос», и Альба не раз говорила, что очень боится дожить до такого. На потрете герцогине 35 лет. Через пять лет она умрет при невыясненных обстоятельствах. Загадка № 3. Только ли Гойя? На полотне Альба пальчиком указывает на надпись у своих ног. «Solo Goya» («Только Гойя») – читаем там. На предыдущем портрете герцогини в белом платье надпись была значительно скромнее. Просто указание, кто именно изображен и кто писал портрет. В этот раз для усиления эффекта даже на перстнях Альбы красуется ее имя и имя художника. Портрет написан менее чем через год после смерти супруга Каэтаны – герцога Хосе Марии Альвареса де Толедо и Гонзага. Тогда вдова покинула Мадрид и жила в своем родовом имении. Вместе с ней во дворце жил и Гойя. Герцогиня, привыкшая к мужскому поклонению, будет и Гойю заставлять себя ревновать. Как только их отношения входили в спокойное русло, Альба тут же находила себе любовников. Так что по сей день неизвестно, чья инициатива была у такой надписи на картине. Возможно, это капризная Каэтана смилостивилась и разрешила Гойе считаться главным в ее жизни. А может быть таким образом сам Франсиско Гойя хотел указать, что лишь он один ее достоин. ФрансискоГойя Романтизм _history

Эрмита́жные коты́ — кошки, официально содержатся на территории петербургского Зимнего дворца со времени его постройки, чтоб не размножались крысы и мыши в Государственном Эрмитаже. По оценке директора музея М. Б. Пиотровского, «коты — легенда эрмитажной жизни и её неотъемлемая часть», а «интервью и съёмки по поводу котов не реже, чем про Рембрандта». Считается, что история эрмитажных котов начинается с привезённого из Голландии Петром Великим кота, которого поселили в деревянном Зимнем дворце; по преданию, кота звали Василием. Указ императора повелевал «иметь при амбарах котов, для охраны таковых и мышей и крыс устрашения» Коты обитали в Эрмитаже в период войны с Наполеоном и после революции, при советской власти. Во время блокады Ленинграда все коты погибли, и Зимний буквально кишел крысами. В 1941 году произведения искусства были эвакуированы на Урал в Свердловск, а в музейных подвалах оборудовали 12 бомбоубежищ. После войны в Ленинград было завезено пять тысяч котов, часть которых попала в Эрмитаж. Вскоре крысы исчезли. Каждый кот имеет собственный паспорт, ветеринарную карточку и официально числится квалифицированным специалистом по очистке музейных подвалов от крыс. Сеть подвалов (почти двадцать километров), где живут и охотятся коты, называется «большой кошачий подвал». Для котов созданы комфортные условия проживания — в подвалах всегда сухо и тепло, все помещения оборудованы маленькими проходами для свободы передвижения. Летом коты проводят больше времени снаружи, на газонах, во дворах. У каждого кота есть собственная мисочка, лоток и корзинка для сна. Всем им сделаны прививки, наблюдение ветеринара. Сотрудники Эрмитажа регулярно закупают сухой корм для котов. В бюджете музея нет статьи на содержание котов; корм покупают на пожертвования посетителей, музейных работников, спонсоров. У котов свой благотворительный счёт, проходящий отдельной строкой в бюджете Эрмитажа, — поступающие от благотворителей средства можно тратить только на нужды животных. Эрмитаж ежегодно весной проводит «День эрмитажного кота». https://peterburg.center/event/den-ermitazhnogo-kota-2021.html

"Благовещение" 1909 г. Александр Александрович Мурашко Национальный художественный музей Украины, Киев. В 1901 году, когда Александр Мурашко впервые приехал в Париж, чтобы учиться настоящей европейской живописи, творчество импрессионистов здесь уже перестало считаться чем-то из ряда вон выходящим. Но для молодого художника, которому в юности прочили карьеру иконописца, игры света и тени на их полотнах стали настоящим откровением. Даже модерн, наступавший импрессионизму на пятки, не смог перебить это впечатление. Понемногу оттачивая свое мастерство в путешествиях по Европе, а затем и после возвращения домой, Мурашко часто уделяет немалое внимание световым эффектам в своих работах. Одной из таких работ стала довольно знаковая картина в творчестве художника – «Благовещение». Примечательно то, что это единственное полотно на религиозную тематику, написанное Мурашко. Чаще всего он писал своих современников, даже в тех сюжетах, которые подсказывало ему воображение. Здесь же героев картины сложно отнести к какой-либо эпохе. Девушка, стоящая на коленях на плетеном коврике и, по всей видимости, занятая вышивкой, может быть родом из любого времени. С другой стороны, резная деревянная веранда и цветы в горшках скорее говорят о том, что эти детали Мурашко писал с натуры. Позже художник рассказывал, как ему пришел в голову этот сюжет. Дело в том, что в их дом часто наведывались самые разные гости, и однажды он увидел девушку, бесшумно отодвинувшую занавеску и вошедшую в гостиную. В воображении художника девушка превратилась в архангела Гавриила, пришедшего к Марии с благой вестью – почти бесплотную фигуру с закрытыми глазами, просвечиваемую солнцем. Эта тихая и какая-то очень домашняя сцена вместе с тем удивительным образом передает всю торжественность момента. АлександрМурашко _history

"Завтрак на траве" 1865 г. Клод Моне ГМИИ имени А. С. Пушкина. В 1865 году Клод Моне решил писать огромную картину - 4 на 6 метров. Фигуры людей на ней должны превосходить средний человеческий рост вдвое. В лесу Фонт... он делает много этюдных зарисовок, для которых просит позировать друзей, и вскоре набрасывает предварительный вариант - именно этот пробный вариант сейчас хранится в музее Пушкина в Москве. И название будущей работы, и ее общий замысел - это дань уважения другому «Завтраку на траве», картине Эдуара Мане, которая двумя годами ранее была представлена в знаменитом Салоне отверженных и вызвала бурю негодования критиков, салонных судей и посетителей. На Клода Моне, ученика частной студии, она произвела тогда грандиозное впечатление - и сейчас он готов объявить Мане о своем восхищении и совершить что-то настолько же невероятное. Он не собирается возмущать публику обнаженными женщинами, как это сделал Мане, он хочет писать яркие солнечные пятна и контрастные глубокие тени на одежде и на лицах, на траве и белом покрывале. Трудно представить, где и как юный художник хранил огромное полотно во время работы над ним. Зато он подробно рассказывал позже, как при своем росте в 165 сантиметров ухитрялся доставать до его верхней части. Моне вырыл глубокий длинный ров, опускал в него картину - и сам оказывался на нужном уровне. Этой работой Моне одержим, он пишет друзьям, что не может больше ни о чем думать, что сойдет с ума, если не доведет дело до конца. Эта работа отнимает все силы и, если честно, обходится совсем не дешево. Сегодня воссоздать общий вид готового «Завтрака на траве» можно только по этому предварительному наброску. Окончательный вариант не сохранился, вернее, сохранился изрядно потрепанным, побывав в нескольких передрягах. Моне полжизни был в долгах - он сбегал среди ночи из арендованной квартиры, когда не мог расплатиться с хозяином, он делил долгое время мастерскую с Фредериком Базилем и с Огюстом Ренуаром, он ссорился с владельцами гостиниц и давал обещания. А однажды, оставшись без гроша в кармане, он свернул свой огромный «Завтрак на траве» и оставил хозяину квартиры в качестве залога. Деньги у Моне появятся не скоро - и он вернется за картиной много лет спустя. Все это время она пролежала свернутая в рулон в сыром подвале - и в некоторых местах начала подгнивать. Картину пришлось разрезать на куски - и спасти удалось только три неповрежденных фрагмента. Но и из этих трех фрагментов до музейных стен добрались только два - сегодня они находятся в музее д’Орсе. Каждый - в отдельной раме. Третий фрагмент потерялся. От предварительного, но вполне самостоятельного и завершенного, варианта огромная итоговая картина немного отличалась. Моне переодел девушку слева из белого платья в серо-красное и заменил центральную фигуру сидящего юноши на другую. Новый участник «Завтрака на траве», веселый, крупный бородач, очень похож на художника Гюстава Курбе. С Курбе, тогда уже шумно знаменитым и признанным мастером, Клод Моне познакомился как раз во время работы над «Завтраком». Картину Курбе, по одним воспоминаниям, восторженно повалил, по другим - одобрил, но порекомендовал немного доработать. Как бы то ни было, Моне уже не собирается отправлять «Завтрак» в Салон, он решительно настроен покорить судей новым портретом дамы в зеленом платье. КлодМоне Импрессионизм _history

Портрет Жозефины, жены Наполеона 1801 Франсуа Жерар Эрмитаж, Питер Полноростовой портрет жены Наполеона Бонапарта Жозефины Богарне. Она сидит на диване на открытой террасе резиденции Жозефины замка Мальмезон. Картина написана по заказу самой Жозефины для Мальмезона. "Как не похожа жена Наполеона в жераровской картине на торжественно выставляющих напоказ себя и свои регалии царствующих особ прежних времён. Её платье лишено какой бы то ни было пышности, украшения почти отсутствуют. Это, конечно, совсем новый тип парадного портрета. Картина крепко построена на испытанной формуле золотого сечения, причём Жерар позаботился о том, чтобы найти такое окружение, где прямые углы были бы скруглены. Поэтому-то столь важное место занимают бархатные подушки, среди которых написана Жозефина" — отмечал главный научный сотрудник Отдела западноевропейского изобразительного искусства Эрмитажа, доктор искусствоведения А. Г. Костеневич в своём очерке французского искусства XIX — начала XX века.

"Богоматерь Сухого Дерева" 1465 г. Петрус Кристус Музей Тиссена-Борнемисы, Мадрид. Небольшая панель «Богоматерь Сухого Дерева» была приписана Петрусу Кристусу в 1919 году. В XX веке одним из её владельцев был первый федеральный канцлер Германии Конрад Аденауэр, а с 1965 года картина входит в собрание Музея Тиссена-Борнемисы в Мадриде. Иконография этого произведения очень необычна, и сам живописец прибегал к ней лишь однажды. Но впоследствии этот мотив использовали его коллеги, в частности, Питер Классен – в своём триптихе для церкви Святой Вальбурги в Брюгге, датированном 1620 годом. Тематика картины непосредственно связана с Братством Богоматери Сухого Дерева, членами которого Петрус Кристус и его жена Гаудицина стали между 1458-м и 1463 годами. Это общество, упомянутое в документе от 1396 года, собиралось в собственной часовне в монастыре францисканцев в Брюгге, разрушенном во время религиозных войн в 1578 году. В Братстве состояли герцоги Бургундские, аристократы, члены семей высшего класса и богатые предприниматели. В одном из документов XVIII века утверждалось, что содружество основал герцог Филипп III Добрый. Якобы, Богоматерь с Младенцем явились ему в стволе сухого дерева перед битвой с французами. Правитель помолился этому образу о победе и разбил врага. В благодарность он и основал это Братство. На самом же деле оно существовало ещё до рождения Филиппа. Вполне вероятно, что панель «Богоматерь Сухого Дерева» заказал один из членов общества для домашних богослужений или художник написал её для себя. Ключ к иконографической интерпретации работы можно найти в Книге пророка Иезекииля. Слова «…Я, Господь, [...] зеленеющее дерево иссушаю, а сухое дерево делаю цветущим…» были истолкованы как прямая отсылка к первородному греху и роли Марии как Новой Евы. Сухое дерево отождествляется с Древом Познания, которое засохло после падения первых людей, но вновь расцвело с Непорочным зачатием Христа, почитаемым членами Братства. В этой небольшой картине Христос символически представляет Искупителя – он держит земную сферу, увенчанную крестом. В придачу, изогнутые и переплетённые сухие ветви дерева принимают форму венца, который явно указывает на его будущие Страсти. Висящие на ветвях пятнадцать золотых букв «А» означают «Аве, Мария» («Радуйся, Мария»). Число 15 было связано с чётками, по которым читались молитвы Богородице – заступнице человека перед Богом. Судя по тщательности отделки, картина была задумана как ценный коллекционный предмет. На это указывают также материалы и текстуры. Фигуры со скруглёнными головами и чётко выраженными чертами являются примером высокого мастерства Кристуса. Создавая типажи, он явно вдохновлялся работами Яна ван Эйка и Рогира ван дер Вейдена, у которого художник позаимствовал манеру выражения эмоций. Влияние обоих живописцев ярко проявляется в заключительном периоде творчества Кристуса, к которому относится и эта панель. ПетрусКристус Возрождение _history

Площадь Согласия 1876 Эдгар Дега Эрмитаж, Санкт-Петербург «Виконт Лепик и его дочери пересекают площадь Согласия» — второе название картины. На ней изображены художник и меценат Людовик-Наполеон Лепик, курящий сигару; его дочери, его собака и одинокий прохожий (слева) на Площади Согласия в Париже. На заднем плане, за каменной стеной — сад Тюильри. Многие историки искусства полагают, что на композицию картины повлияло искусство фотографии: это выразилось в большом количестве негативного пространства, «обрезанном» кадре и взглядах персонажей, направленных в случайных направлениях. Картина считалась утерянной сорок лет после Второй мировой войны. Позже она нашлась в хранилище Эрмитажа её выставили в залах, где она и находится до сих пор.

"Порыв ветра" 1860-е Камиль Коро ГМИИ имени А. С. Пушкина. Популярные истории о французском пейзажисте Камиле Коро нередко начинаются так: «Его жизнь была такой же безмятежной, как большинство его полотен». Конечно, насчёт биографии это обобщение немного натянуто. Но живопись Коро и вправду почти всегда – умиротворённая, природа – спокойная, настроение – просветлённое. Коро даже зиму никогда не писал: в это время года он работал только в студии, пользуясь эскизами, зарисованными летом. В Пушкинском музее изобразительных искусств хранится редчайший для творчества Коро образец: ненастье. Конечно, речь идёт о знаменитой картине «Порыв ветра». И это одна из самых выразительных работ Коро. Порыв ветра гнёт стволы и ветви деревьев и почти сносит женщину с пути. Небо здесь зловеще, желтые проблески заката тревожны, но главное, как и всегда у Коро, – деревья. Художник умел делать их живыми, передавать колыхание веток и вибрации листвы. В «Порыве ветра» ветви сгибаются под напором воздуха, а темные кроны рвутся и трепещут. И если вглядываться в картину долго, инстинктивно хочется зажмуриться, как делаем мы это в жизни при сильных порывах ветра. Маленькая человеческая фигурка выглядит пугающе одинокой перед лицом бури – так проявляется романтический мотив беззащитности человека перед Вселенной. Забавно, что самая редкая для Коро «ненастная» картина оказалась и одной из самых популярных. Ее благонамеренно копировали и беззастенчиво подделывали. Чаще, чем какую-либо другую. Но Коро, отличавшегося редкой в художественной среде добротой и щедростью, это не слишком расстраивало. В его биографии существует такая легенда. Однажды в мастерскую Коро зашёл его состоятельный почитатель, торжественно неся на вытянутых руках картину «Порыв ветра». Наверно, он хотел поблагодарить любимого художника. А может быть, разделить с ним радость приобретения. - Но это же не Коро! – изумился Коро. - Как не Коро?! Не может быть! Да я велю немедленно найти и арестовать того, кто всучил мне эту подделку! - Но постойте! – начинает беспокоиться Коро. – Вот так вот сразу арестовать? Зачем же? У него ведь, должно быть, семья, малые дети. - Ах, это совсем не важно! Он подделал картину и по закону и справедливости… - По закону?! Сейчас вам будет настоящий, законный, самый что ни на есть подлинный Коро! – и с этими словами художник выхватил из рук гостя подделку и размашисто начертил в углу свою подпись. КамильКоро Пейзаж Романтизм _history

"Осеннее утро в Эраньи" 1897 г. Камиль Писсарро ГМИИ имени А. С. Пушкина. Камиль Писсарро был евреем и убежденным анархистом - читал революционные философские трактаты и учил детей внутренней свободе. Он отстаивал эмансипацию и социальное равенство. Его жизненные и политические взгляды однажды приняли отчетливые формы - и стали нерушимой внутренней основой до конца жизни. Он считал абсолютным злом капитализм, «ужасы нелепой цивилизации», банковские спекуляции и коммерцию. Уверенного, цельного, нерушимого Писсарро не меняли ни слава, ни деньги. Он купил дом в деревушке Эраньи - и растил там яблоневые деревья и овощи на грядках. Цветов совсем немного - только на небольшой клумбе под окном дома. Один критик заметил, что «кисть Писсарро похожа на лопату, которая с болезненным усилием ворочает землю». Такая уничижительная крестьянская метафора, направленная против Писсарро, делает честь критику - он смог найти образ, близкий художнику больше всего. Дикий, загорелый уроженец Антильский островов, Писсарро, обосновавшись во Франции, становится не столичным обитателем богемного Монмартра, а крестьянином, которого земля кормит. И буквально - не давая умереть от голода и вырастить детей, и на уровне образов и мотивов - ежедневно щедро одаривая летними рассветными солнечными пятнами, хрустящим инеем, ровными бороздами после вспашки, осенними листьями, прозрачными зимними сухими травами. Он буквально пишет то, что под ногами. При этом Писсарро не прост и не наивен, его называли учителем Поль Гоген и Поль Сезанн, те художники, которые определили все современное искусство. Самоучка Писсарро, не получивший академического образования, охотно учит молодых художников, в которых часто только он один и верит. Он делится идеями и опытом, формулирует в разговорах и письмах идеи импрессионизма так, что он действительно начинает превращаться в идейное художественное движение с понятными целями. «Изображайте сущность вещей, пытайтесь выразить ее любыми средствами, не думая о технике», - записал слова Писсарро один из его учеников Луи Ле Байль. Сезанн, уехавший жить отшельником и постигать суть прованских сосен, гор и крестьян, лучше всех усвоил эти уроки. А Писсарро оставался в Эраньи до конца жизни, не поменяв привычек и жизненного уклада даже в те времена, когда его картины раскупались в частные коллекции прямо на персональных выставках. Писсарро врос в деревенскую землю Эраньи и не сомневался в надежности и неисчерпаемой силе своего места обитания. Писатель Октав Мирбо сказал однажды о тихом гении художника: «Глаз художника, как и ум мыслителя, обнаруживает более важные аспекты вещей, их целостность и единство. Даже когда он рисует фигуры в сценах деревенской жизни, человека он всегда видит в общей земной гармонии, как человеческое растение. Чтобы описать драму земли и тронуть наши сердца, месье Писсарро не нуждается в неистовых жестах, сложных арабесках и зловещих ветвях на фоне ясного неба». КамильПиссарро Пейзаж Импрессионизм _history

Н.М.Ромадин (1903–1987) - советский живописец, мастер пейзажа, педагог. Уже при жизни Николай Михайлович стал классиком отечественного пейзажа. Природу он не просто видел, а умел чувствовать на каком-то одному ему ведомом уровне. «Живопись вся в реальных предметах, – записал он однажды в дневнике, – где и воздух – реальность». Это ощущение помогало его кисти воссоздавать деревья и травы не в виде статичных образов, а сохраняя их свежесть и аромат, передавая движение, бегущих по ним соков и колыхающих их ветров. Поэтому и сегодня его работы не походят на музейные экспонаты, а кажутся реальными картинами природы, открывающимися взору человека, распахивающего окно, идущего по лесу или лугу… художник живопись галерея пейзаж искусство лебедиЛеонардо природа

"Сена в Шату" Пьер Огюст Ренуар, 1871 > Торонто, Художественная галерея Онтарио Однажды прекрасным апрельским днем знаменитый французский художник Пьер Огюст Ренуар установил мольберт на берегу реки Сены и принялся рисовать одну из своих новых картин. Сделал живописец это, как оказалось, не в самое удачное время: оказавшиеся рядом коммунары приняли Ренуара за вражеского шпиона. Это событие едва не стало для художника последним: живописца поймали и даже чуть было не утопили в реке. Спас Ренуара его друг – важный чиновник, который признал в нем художника и тем самым дал возможность появиться на свет одному из мировых шедевров.

«Коронация Наполеона». Ценители искусства едут в Лувр, чтобы вживую увидеть монументальные картины французского художника Жака Луи Давида «Клятва Горациев», «Смерть Марата» и грандиозное полотно, запечатлевшее коронацию Наполеона. Полное название картины — «Посвящение императора Наполеона I и коронование императрицы Жозефины в соборе Парижской Богоматери 2 декабря 1804 года». Давид выбрал момент, когда Наполеон коронует Жозефину, а папа Пий VII дает ему свое благословение. Картина была создана по заказу самого Наполеона I, который хотел, чтобы на ней все выглядело лучше, чем было на самом деле. Поэтому он попросил Давида изобразить в самом центре картины свою мать, которой не было на коронации, себя сделать чуть выше, а Жозефину — чуть моложе.

Искусство и мода. Дизайнер одежды Бьянка Луини (Bianca Luini) видит моду во всем. Она находит новые идеи для дизайна одежды и мейкапа будь то архитектура, природа, пейзажи или продукты питания. «Я занималась исследованием изображений для своего университетского проекта», — рассказывает Бьянка Луини. «И однажды я случайно увидела две фотографии, в которых прослеживались общие детали. С тех пор я не могла не замечать сходства среди других фотографий в интернете, и в 2013 году решила создать блог, в котором смогла бы делиться своими наблюдениями».

"Перспектива" 1715 г. Антуан Ватто Бостонский музей изящных искусств, Бостон. Эта картина Антуана Ватто, хранящаяся сейчас в бостонском Музее изящных искусств, не имеет авторского наименования, отчего её называют просто «Вид». Или, как вариант, «Перспектива». Ватто был своеобразным человеком – он почти никогда не подписывал своих работ и не придумывал для них названий. Дело художника – карандаш и кисть, а называют картины пусть заказчики или знатоки искусства. Перед последними Ватто не однажды невольно ставил сложные задачи. Как, например, определить жанровую разновидность «Перспективы»? Это пейзаж? Или групповой портрет? Или жанровая сцена? Ни первое, ни второе, ни третье. Французская Королевская академия, принимая Ватто в академики, поступила неординарно: специально для картин Ватто она придумала новый жанр, уникальный. И назвала его fetes galantes, «галантные празднества». Бостонский «Вид» – это тоже галантное празднество. Изящные и расслабленные французские аристократы гуляют на природе, мило беседуют, музицируют, флиртуют. Красивая природа и изысканная архитектура им в этом подыгрывают. Но где Антуан Ватто, сын кровельщика из провинциального городка Валансьен, мог всё это наблюдать? Добившись успеха в Париже, Ватто приобрёл влиятельных покровителей. Многие из них считали художника своим близким другом и даже предоставляли к его услугам собственные имения. Одним из таких людей в жизни Ватто был миллионер Пьер Кроза. Он был «главным по налогам» в одной из французских провинций и настоящим финансовым гением. Правда, насмешливые земляки всё равно называли его «бедный Кроза». Не потому, что жалели, а – чтобы отличать от еще более богатого Кроза, его брата. Тот жил в Америке и ему практически единолично принадлежала вся Луизиана, благодатные земли по течению Миссисипи. Но и «бедный Кроза» тоже не бедствовал: скупал произведения искусства (кстати, его грандиозная коллекция, приобретённая впоследствии Екатериной II, сразу поставит Эрмитаж в один ряд с лучшими музеями мира) и строил замки во Франции. Ватто он симпатизировал настолько, что пригласил художника не только оформить свою блестящую резиденцию в Монморанси, но и пожить там на правах гостя. Парк резиденции Пьера Кроза в Монморанси мы видим на этой картине. Жизнь в усадьбе текла неспешно, всё было организовано к удовольствию и развлечению гостей. Регулярно проводились концерты, а домашние спектакли, привлекающие всех желающих к участию, могли растягиваться на несколько дней. Те, у кого не было настроения лицедействовать, разбредались по парку. Как раз это мы и видим на картине Ватто. Общество разделилось на парочки. Кавалер в левом углу полотна указывает рукой направление, вероятно, приглашая свою даму прогуляться и уединиться. Другая парочка мило беседует. Кто-то музицирует. Кто-то удаляется вглубь перспективы. В чем главная ценность картины? Именно в том, за что Ватто был так любим французами, – в непревзойдённом умении художника передавать атмосферу. Атмосферу лёгкости, праздности и витающей надо всеми лёгкой грусти. Но отчего грусть? О героях Ватто справедливо говорят, что они не думают о будущем и живут одним днём. Эта «ускользающая красота» не может не вызывать ощущения тревоги: всё эфемерно, жизнь быстротечна, никому не дано знать – что там впереди. Раскрывающаяся перспектива с увенчанной фронтоном белоснежной беседкой, тающей в тумане, лишь усиливает это ощущение загадочности, неопределённости. По замыслу того, кто проектировал парк, беседка должна представать перед глазами посетителей не сразу, она наполовину скрывается за кронами деревьев. В этом есть нечто интригующее. И очень характерное именно для Ватто. Французы мало кем способны восторгаться так, как им. Они считают, что Ватто гениально передает утончённость французского образа жизни и образа мыслей. Вот в завершение замечательный образчик последнего: братьев Гонкур в «Перспективе» Ватто восхищал не композиция или колорит, а то, что «деревья написаны так, будто танцуют вокруг людей». АнтуанВатто Рококо _history

"Мост в Нарни" 1826 г. Камиль Коро Лувр, Париж. Храняшийся в Лувре «Мост в Нарни» – первый по времени пейзажный шедевр Камиля Коро и первая его картина, представленная в Салоне. С неё начинаются два важных сюжета. Первый – вполне мучительное противостояние художника и французского Салона. Второй и более глобальный – досрочное и непредвиденное, как всякий фальстарт, зарождение идей и техник импрессионизма задолго до его «официального» возникновения. Нарни, или Нарния, – так называется древний городок в центрально-итальянской Умбрии. Коро попал туда во время трёхлетнего (1825-1828) творческого путешествия по Италии. На родине, во Франции, ему преподавали искусство пейзажа художники Мишалон и Бертен, но это был пейзаж академический (или, как его еще называли – исторический) с его традиционными условностями и статичной монументальностью. А Коро искал чего-то совсем иного – более живого, более непосредственного. Его интуиция подталкивала к пейзажу менее умозрительному и более близкому к реальности. В Италии Коро писал продуктивно и много, он чувствовал себя освободившимся. Одним из результатов этого вдохновенного труда стал замечательный «Мост в Нарни». По сути, традиционная тема: живописные руины, вписанные в ландшафт. Но Коро наполняет её новым, живым и праздничным, содержанием. С поразительной точностью ему удаётся схватить и передать момент раннего солнечного утра. Короткий и лучезарный миг, который вот-вот исчезнет: солнце поднимется выше, свет станет ярче, тени обозначатся резче и пейзаж переменится, станет совсем другим. А ощущение радости – уйдёт. И потому для Коро так важно запечатлеть испытанное настроение (его потом станут называть создателем «пейзажа настроения»). Коро не особо интересны отдельные детали пейзажа – важнее передать прозрачность воздуха, рассеянный утренний свет, контраст желтого песчаного дна и темно-зелёного холма, оттенки цветных отражений в мутноватой воде. Конечно, критики и публика Салона приняли первую работу Коро довольно прохладно. И вторую. И много последующих. А для Коро, по складу своего характера чуждого всякой революционности (он ведь целых 7 лет не решался бросить торговлю, чтобы заняться живописью, – отец не разрешал), официальное признание Салона было так важно! И так недостижимо. Однажды он все-таки получил второй приз и нравоучение: «В следующий раз, мсье, привозите полотна поменьше». В другой раз о его деревьях станут говорить, что они написаны губкой, которую Коро обмакивал в грязь. И вечно картины Коро будут развешивать в самых темных уголках – там, где его валёры (тончайшие переливы цвета) и вовсе не разглядеть. В 1865-м, когда Коро уже будет под 70, его картины войдут в моду и получат признание, но золотая медаль Салона всё равно уйдёт академисту Александру Кабанелю, изобразившему президента Наполеона III. Того самого Наполеона III, который съязвил по поводу утренних пейзажей Коро: «Чтобы понять этого художника, нужно слишком рано вставать». Только постфактум критика поймёт, что «Мост в Нарни» – это точка отсчёта для пейзажного искусства новейшего времени и настоящий шедевр. Один из критиков справедливо напишет о прорыве, который, сам того не осознавая, совершил своей картиной Коро: «Самостоятельно, не имея никакой программы, чисто интуитивно Коро перенёсся через пятьдесят лет живописи, перейдя от классицизма к имрпессионизму». А британский историк искусства и писатель Кеннет Кларк пошутит по поводу «Моста в Нарни», что в этой картине Коро сделался «свободен, как самый энергичный Констебл». КамильКоро Пейзаж Романтизм _history

"Орфей, ведущий Эвридику из преисподней" 1861 г. Камиль Коро Музей изящных искусств, Хьюстон. Картина Камиля Коро «Орфей, ведущий Эвридику из преисподней» – пожалуй, самое волнующее из всех живописных воплощений древнего мифа. Пронзительная нежность её тончайшей серебристо-зеленоватой гаммы сопоставима разве что со скрипичной увертюрой к опере «Орфей и Эвиридика» Кристофа Виллибальда Глюка. Согласно мифу, воспроизводимому в «Георгиках» Вергилия, лесная нимфа Эвридика была покорена музыкой и пением влюблённого в неё Орфея. Но счастье взаимной любви длилось недолго. Когда Эвридика с подругами-дриадами водила хороводы в роще, её ужалила смертоносная змея. Потерявший жену Орфей был безутешен. Он решает отправиться в подземное царство и вымолить у Аида и Персефоны отпустить Эвридику с ним. Его музыка помогла ему быть убедительным. Лишь одно условие было выдвинуто легендарному певцу: не оглядываться – иначе Эвридика умрёт. Но Орфей не вытерпел. Он повернулся удостовериться, что любимая следует за ним, и лишился Эвридики, теперь уже навсегда. У Камиля Коро есть и менее известная картина «Орфей оплакивает Эвридику», рисующая предпоследний акт свершившейся драмы (финалом которой станет растерзание Орфея обезумевшими вакханками). А картина «Орфей, ведущий Эвридику из преисподней» показывает зрителю тот момент, когда еще жива надежда, когда Орфей держит свою лиру в высоко поднятой руке, как путеводный факел, озаряющий путь, а мрачные тени подземного царства тают в предутреннем тумане. Пейзаж для Коро в этой картине оказывается, как ни удивительно, намного важнее главных персонажей. Коро был настоящим виртуозом в передаче переходных состояний природы – этих туманов, которые вот-вот рассеются, но могут и угрожающе сгуститься. Или этих коротких минут, которые уже и не ночь, но и еще и не утро – недаром его называли «певцом рассвета», а президент Французской Республики Наполеон III шутил: «Чтобы понять этого художника, придётся слишком рано вставать». В изображении Царства теней нет ничего пугающего или резкого – только призрачность, только прозрачность. Достичь этой невероятной зыбкости Коро помогали валёры – тончайшие переходы тонов в пределах одного цвета. Известен афоризм художника «Валёры – прежде всего!». Коро еще будут называть «поэт деревьев». Его деревья – особые, узнаваемые. Они написаны тонкой кистью, мазками и помельче, и покрупнее. Разные размер и плотность мазка дают возможность показать, как волнуется крона деревьев, как подрагивают на ветру листья. Мы смотрим на неподвижное полотно и – о, чудо! – ощущаем вибрацию воздуха и трепет листвы. После импрессионизма этому больше не принято удивляться. Но Коро начал писать за несколько десятилетий до экспозиций импрессионистов, а к ним самим отнёсся настороженно: называл «бандой», отговаривал своего ученика и тёзку Камиля Писсарро участвовать в их выставках. И, тем не менее, лирический пейзаж Коро делает его самым близким предтечей имперессионизма. Коро пришлось снести немало нападок за верность собственной манере, за свой незапланированный авангардизм. Им долго и высокомерно пренебрегал официальный Салон. Картины Коро развешивали в самых тёмных залах выставок Салона, где его валёры мудрено было разглядеть, а о его великолепных деревьях обидно утверждали, что это-де «какая-то грязная мыльная пена». В действительности живые деревья в царстве мертвых – чудесная живописная находка Коро. Он видел в создании пейзажей высшую и единственную цель собственной жизни. Ради неё он отрёкся от радостей супружества – по сути, сознательно отказался от счастья Орфея и Эвридики. «У меня, – признавался Коро, – есть единственная цель, которой я намерен следовать всю жизнь, – писать пейзажи. Это решение не подлежит изменению и не позволяет мне связывать себя узами брака». КамильКоро МифологическаяСцена Романтизм _history

Ну почему столько всего красивого в мире! Иногда я думаю, что однажды кончатся художники, о которых можно написать, но потом понимаю, что раньше кончится Алена (то есть я), чем художники! А это молящаяся девушка с прекрасными кудрями от Альбрехта Дюрера. 1497 год, 56x43 см

Изображения цветов. Ви Данн-Харр (Vie Dunn-Harr), талантливый современный американский художник. Родилась в городе Сан-Антонио, что в штате Техас, Соединенные Штаты, в 1953 году. Данн-Харра искала свой художественный стиль очень долго, сознательно не торопясь и не принимая никаких поспешных решений, и даже сейчас, обладая собственной, уникальной манерой рисования, продолжает изучать новые способы работы в живописи. Образование, художница, получила обучаясь, сначала в институте искусств Лоренцо Медичи во Флоренции, Италия, затем в художественной академии Толбач-Доббиако, Италия. "Мои работы — это отражение всего того, что я вижу вокруг себя и тех людей, которых я знаю. Однажды я осознала, что цветы, столь же нежные создания, как и женщина. Однако, любое из этих существ, каким бы слабым, на ваш взгляд, оно ни было, имеет свои сильные стороны, которые в любом положении позволяют ему взять верх, насколько бы бедственным оно ни было."

"Наводнение в Пор-Марли" 1872 г. Альфред Сислей Национальная галерея искусства, Вашингтон. Наводнение в деревне Пор-Марли 1876 года было событием трагическим и чрезвычайным. Художник жил неподалеку и приехал писать затопленную деревеньку, где он уже наблюдал разлившуюся Сену четырьмя годами ранее. Но увидел совсем не горе и отчаянье. Наводнение в Пор-Марли Сислей изобразил на 6 картинах – и везде это абсолютная гармония, тихая и переливающаяся вода, в которой отражается небо, очень земные и очень надежные здания, которые ласково освещает солнце, уже привыкшие и уже занятые самыми повседневными делами местные жители. Они всего лишь плавают за покупками на лодках и обсуждают новости, стоя у самой кромки воды. Так что почти ничего не случилось. Ощущение гармонии, которое неизменно вызывают картины Сислея, никак не связано с сюжетом и внешним настроением изображенного пейзажа. Гармония – внутреннее состояние самого художника. Наводнение, заснеженные садовые дорожки, деревенская церковь, насосные станции, старые акведуки и новые мосты – Сислей сходу определился с теми местами, в которых ему будет хорошо. Нашел их однажды лет в 25 – и до 60-ти ничего для него не поменялось. Парижские бары, шумные бульвары, респектабельные рестораны и сомнительные кабаре даже в ранней юности Альфреда не занимают. Он слишком застенчив, задумчив и робок, чтобы чувствовать себя здесь уверенно и радостно. Критик Арман Сильвестр еще в 1873 году (за год до первой выставки импрессионистов!) написал вступление к каталогу, издаваемому Полем Дюран-Рюэлем: «На первый взгляд трудно определить, что отличает картину господина Моне от картины Сислея и манеру последнего от манеры Писсарро. Небольшое исследование скоро покажет вам, что господин Моне самый умелый и самый смелый, господин Сислей самый гармоничный и самый нерешительный, господин Писсарро самый правдивый и самый наивный…» Смелый критик, который часто участвовал в заседаниях молодых художников в кафе «Гербуа», умудрился подобрать самые точные слова-формулы к каждому из художников, о которых писал. Эти формулы будут работать с удивительной точностью на протяжении жизни каждого. И Сислей будет неизменно гармоничным и нерешительным. АльфредСислей Пейзаж Импрессионизм _history

"Макс Шмитт в лодке-одиночке" 1871 г. Томас Икинс Метрополитен-музей, Нью-Йорк. В июле 1870 года Томас Икинс возвращается в родную Филадельфию после четырех лет обучения в Школе изящных искусств в Париже. С этого времени художник начинает часто писать спортсменов, в частности – гребцов. Интерес Икинса к спортивной тематике был неслучайным – любовь к упражнениям на свежем воздухе (и к рисованию) привил ему отец, обеспечив Томасу весьма насыщенное детство. Картина «Макс Шмитт в лодке-одиночке» изображает момент из регаты, проходившей на реке Скулкилл в октябре 1870 года, за которой Икинс наблюдал с двойным интересом. Во-первых, каждое подобное соревнование было знаковым событием для жителей Филадельфии, а во вторых, в регате участвовал его близкий друг. Томас и Макс дружили еще со школы, и объединила их любовь к спорту. В то время, пока Икинс учился в Париже, Шмитт продолжал шлифовать свое мастерство и участвовал в регатах, одерживая победу за победой. У него была собственная одноместная лодка, которой он дал имя «Джози» в честь сестры (на картине Икинса название лодки можно увидеть под правой рукой спортсмена). В своей работе художник запечатлел друга с почти фотографической точностью (сохранившийся снимок Шмитта это подтверждает), изобразив его не в момент гонки, а во время отдыха после победы. Кроме того, Икинс поместил на картину и самого себя: его мы видим в лодке на заднем плане (надпись на борту гласит «Eakins 1871»). Позже художник неоднократно будет вписывать в свои работы такие скрытые автопортреты. Картина «Макс Шмитт в лодке-одиночке» стала первой из почти тридцати работ (рисунков, акварелей и картин), посвященных гребле, которые Икинс создал за следующие четыре года. При жизни художника она выставлялась лишь однажды и всего на четыре дня, оставив критиков в легком недоумении. Благодаря Икинсу гребля впервые стала сюжетом серьезного живописного полотна. Один из критиков даже назвал картину вызовом традициям. В конце концов, художник подарил полотно Шмитту, а в 1934 году, когда Икинс посмертно стал популярным художником, работу приобрел музей Метрополитен. ТомасИкинс ЖанроваяCцена Реализм

Кафедра 1951 Барнетт Ньюман Городской Музей Амстердама Видный представитель абстрактного экспрессионизма. Все свои ранние работы (сделанные за сорок лет жизни) Ньюман уничтожил. За оставшуюся карьеру он создал 120 работ, получил признание как один из выдающихся художников Америки только в 60 лет. Ньюмана называли образцом высокого модернизма, предшественником минимализма, экзистенциалистом и духовным художником. Сам Ньюман заявил в 1947 году, когда пришел к зрелому стилю, что любое искусство, достойное своего имени, должно обращаться к «жизни», «человеку», «природе», «смерти» и «трагедии». Ньюман всегда настаивал на богатом эмоциональном содержании своей работы, хотя при жизни его творчество вызывало непонимание и обвинения в «пустоте». Однажды Ньюман напечатал и приклеил на стене галереи инструкцию, призывавшую посетителей стать на очень близком расстоянии к его холстам. Он считал, что вблизи его работы способны вызвать в людях чувство самосознания.

Венера Победительница Антонио Канова Галерея Боргезе мраморная полуобнаженная скульптура Венеры (Афродиты) в натуральную величину, выполненная итальянским скульптором Антонио Кановой в период с 1805 по 1808 год. Моделью скульптуры была Полина Бонапарт — средняя из трёх и самая любимая сестра французского императора Наполеона. Сначала Канове было указано изобразить Полину Бонапарт полностью одетую, как целомудренную богиню Диану, но сама Полина настояла на Венере. У неё была репутация слегка распущенной женщины, и, возможно, она наслаждалась разговорами об обнаженной позе. Когда её спросили, как она могла позировать для скульптора в таком виде, Полина ответила, что в студии был камин, который согревал её, хотя этот ответ мог быть преднамеренным для создания шумихи вокруг работы.

"Коронация Наполеона в соборе Нотр-Дам 2 декабря 1804 года" 1807 г. Жак-Луи Давид Лувр, Париж. «Коронация Наполеона в соборе Нотр-Дам 2 декабря 1804 года» – апофеоз пропагандисткой живописи не только в творчестве классициста Жака-Луи Давида, но и во всём европейском искусстве. Не странно ли: тот самый Давид, который был одним из первых лиц Великой французской буржуазной революции, другом Марата и Робеспьера, членом Конвента и подписантом решения о казни короля Людовика XVI, уже через несколько лет станет прославлять самопровозглашённого императора? Когда Наполеон спросил у одного из приближённых (в прошлом – ярого республиканца, как и Давид), понравилась ли ему коронация, тот отвечал: «Великолепно, ваше Величество. Жаль только, что на ней не присутствовали те триста тысяч людей, которые положили свои жизни, чтобы такие церемонии стали невозможны». Но Давид заглушил в своём сердце подобные рефлексии. Торжественный въезд Наполеона в Париж в 1797 году потряс художника как событие не столько политическое, сколько эстетическое. Корсиканец поразил его, тонкого ценителя античной эстетики, своим римским профилем и энергией абсолютной, не подлежащей малейшему сомнению власти. «Какая же у него голова! – восторгался Наполеоном Давид. – Она настолько совершенна, что достойна сравнения с лучшими образцами античной скульптуры и живописи!» Наполеон, следует заметить, не отвечал художнику взаимностью. Он полагал, что прошлое «живописца революции» даёт основания сомневаться в искренности его верноподданнических инстинктов. Но Бонапарт всегда высоко ценил профессионалов (именно это во многом определило его успех) и потому запечатлеть для потомков торжество своего «венчания короной и помазания на царство» он поручил именно Давиду. Почти три года понадобилось художнику для выполнения этого масштабного гимна имперскому величию. Устроители церемонии коронации постарались на славу: такой помпезности Франция не могла упомнить и во времена монархии. Кортеж из золотых карет с представителями знати, боевыми генералами, церковниками во главе с Папой Пием VII, которого Наполеон решил пригласить на торжество, обеспечивая себе религиозную легитимность, – этот в буквальном смысле блестящий кортеж медленно и торжественно двигался от дворца до Собора Парижской Богоматери, а десятки тысяч парижан толпились на улице, чтобы поглазеть на грандиозное зрелище. Апогеем самой коронации стал момент, когда Папа собирался возлагать на императора золотой лавровый венец, а Наполеон вырвал из его рук корону и сам водрузил её себе на голову. Этим вызывающим жестом Бонапарт утверждал абсолютный характер своей власти, показывал, что обязан ею только самому себе, а не содействию Папы, да и кого бы то ни было (кстати, позже, когда Наполеон присоединит к Франции Папскую область, Пий VII будет брошен в темницу). Изначально Давид намеревался изобразить именно момент возложения короны. Но, по размышлении, решил, что это внесёт ненужную конфликтность и драматизм, и изобразил следующий этап церемонии – когда Наполеон коронует Жозефину. В «Коронации Наполеона» Давид старается не упустить ни одной важной детали. Многочисленные присутствующие на церемонии – реальные лица. Сам художник изображён сидящим где-то на трибунах. Многие чиновники наполеоновского госаппарата, опознав себя на картине, потом выражали неудовольствие: зачем Давид расположил их так далеко от императора. Художник парировал: «Быть слишком близко к солнцу – небезопасно для жизни». Наполеон потребовал внести кое-какие правки – например, Давиду пришлось дописать его мать Летисию, которая в реальности на церемонии отсутствовала. Но в целом император остался «Коронацией» доволен: «Прекрасно, просто прекрасно! Давид, вам удалось постичь мои мысли и изобразить меня французским рыцарем!» ЖакЛуиДавид ИсторическаяСцена Классицизм _history