Строители (Строители с алоэ) 1951 Фернан Леже Пушкинский музей, Москва В...

"Ужин" 1902 г. Лев Самойлович Бакст Государственный Русский музей. На картине Бакста «Ужин» изображена жена Александра Бенуа Ася, в девичестве – Анна Кид. Кстати, сам Бакст эту работу предпочитал называть «Дама с апельсинами» или «Дама в ресторане». На пятой выставке «Мира искусства» в феврале 1903 года вокруг «Ужина» разразился скандал. Даже великий князь Владимир Александрович с супругой укорили художника в скабрезности и неприличной игривости. Чем же эпатировала искушенную публику эта невинная по сюжету картина? Идеолог передвижников Владимир Стасов раскритиковал «Ужин» Бакста, камня на камне от него не оставив. Он назвал героиню «кошкой в дамском платье», а саму картину – невыносимой вещью. «…ее мордочка в виде круглой тарелки, в каком-то рогатом головном уборе; тощие лапы в дамских рукавах протянуты к столу, но она сама смотрит в сторону, словно поставленные перед нею блюда не по вкусу, а ей надо стащить что-нибудь другое на стороне; талия ее, весь склад и фигура – кошачьи, такие же противные, как у английского ломаки и урода Бердслея». Сравнение с Бердслеем вполне уместно, а оценочное суждение Стасова спорно. Леон Бакст действительно написал картину в стиле модерн. И кошачьей грации героине не занимать. При внешней сдержанности сюжета изображенная женщина действительно завораживающе чувственная и манящая. Да и сама обстановка может вызвать разные трактовки. Это что же, она изволит в одиночестве в ресторане ужинать? Известно, что за девицы ходят одни в ресторан! Изысканный головной убор, богатый наряд, небрежно брошенная на спинку стула меховая горжетка – дама явно обеспеченная (и у благочестивого обывателя возникает вопрос, откуда ее обеспеченность). А самое невыносимое – дерзкий взгляд! Ох и доставалось за него изображенным в одиночестве красивым женщинам. Будь речь о скандальной «Олимпии» Мане, или овеянной легендами «Неизвестной» Крамского, или бросающей вызов парижскому обществу женщине из кафе на картине Репина. Всем авторам досталось за эти картины, а уж что говорилось о самих героинях! Помимо упреков в безнравственности Баксту пришлось выслушать много нелицеприятного и по поводу примитивного колорита. Отставим в сторону вопросы морали, но однозначно опротестуем последнее утверждение. При минимальном количестве использованных цветов Бакст проявил виртуозное владение колоритом, изобразив удивительно богатые переходы, переливы, оттенки и контрасты. Чего стоят складки скатерти! Были и положительные отзывы на «Даму с апельсинами». К примеру, критик и философ Василий Розанов пришел в восторг от картины. В героине он увидел стильную, тонкую декадентку «с улыбкой аля-Джоконда». Кстати, любопытный и забавный нюанс. Возможно, свою лепту в скандализацию «Ужина» внесли устроители выставки. То ли случайно, то ли по чьему-то умыслу рядом с модерновой изящной дамой Бакста оказались «Три бабы» Малявина. Невольное сопоставление зрителями этих образов: крепких крестьянских баб и изящной декадентки – наводило на множество мыслей. Такие разные! Такие ли разные? Так далеки друг от друга! Полно, да правда ли далеки? Эти рядом расположенные ипостаси женственности не могли не взволновать посетителей выставки, потому разговоры об «Ужине» долго не смолкали. ЛевБакст Модерн _history

История одной вещи. Фернан Леже. «Строители» «Шпалера – это подвижная фреска», - говорил французский живописец Фернан Леже, центральная фигура в истории развития искусства шпалеры XX века во Франции и Европе. Стиль Леже яркий, четкий и узнаваемый, бросающийся в глаза. Почему рассказ об истории шпалеры невозможно представить без этого мастера? Благодаря кому он увлекся шпалерой и где занимался этим искусством? И как появилась знаковая эмблематическая композиция всего XX века «Строители»? https://www.youtube.com/watch?v=Wp3R0zNZGV4

"Бульвар Сен-Мишель" Начало XX века Жан-Франсуа Рафаэлли ГМИИ имени А. С. Пушкина. Картина «Бульвар Сен-Мишель» переливается всеми оттенками серого и жёлтого — мерцающее тёпло-жемчужное небо, серовато-охристый коридор из стен, ведущих к громаде Пантеона, сизая, серебристая, грязно-лимонная земля — и поверх всего россыпь сияюще-жёлтых мазков: точек фонарей, квадратов светящихся окон, длинных бликов на влажной мостовой. По всем признакам — тема, свежий цвет, лёгкий длинный мазок, этюдная небрежность письма — эта работа должна быть импрессионистской, но классики импрессионизма с этим соглашаться не хотели. Да и самого Жана-Франсуа Рафаэлли — ученика академиста Жерома, итальянца по крови и парижанина по рождению — в своих рядах видеть не хотели. Масштабное участие Рафаэлли в пятой выставке импрессионистов привело к тому, что группу покинул один из родоначальников движения — Клод Моне, заявивший, что устроители «открыли двери малярам-самоучкам». Вместе с ним в выставке отказались участвовать и такие «монстры» импрессионизма, как Ренуар, Сислей и Сезанн. Строго говоря, винить в этом расколе стоит не столько Рафаэлли или Гогена, живопись которого тоже чрезвычайно не нравилась Моне, сколько Дега, который не просто пригласил их на выставку, но и отобрал для экспонирования целых 37 работ Рафаэлли. Нелюбовь Моне и прочих «отцов-основателей» к живописи Рафаэлли можно понять — при всём увлечении импрессионизмом, этот мастер пишет не столько «первое впечатление» от вечера, осени, бульвара, сколько продуманную и выверенную имитацию «первого впечатления». Анализ его работ позволяет почувствовать, как он оценивает художественные приёмы своих предшественников и коллег, выбирая у кого позаимствовать колорит, у кого – композицию, у кого – манеру писать толпу, чтобы получить в целом самостоятельный, но в деталях чрезвычайно эклектичный продукт. Впрочем, нельзя не признать, что при всей вторичности и компилятивности это очень обаятельная живопись. Возможно, дело в том искреннем удовольствии от собственного мастерства, которое художник и сейчас транслирует зрителю. Рафаэлли Импрессионизм _history

"Коронация Наполеона в соборе Нотр-Дам 2 декабря 1804 года" 1807 г. Жак-Луи Давид Лувр, Париж. «Коронация Наполеона в соборе Нотр-Дам 2 декабря 1804 года» – апофеоз пропагандисткой живописи не только в творчестве классициста Жака-Луи Давида, но и во всём европейском искусстве. Не странно ли: тот самый Давид, который был одним из первых лиц Великой французской буржуазной революции, другом Марата и Робеспьера, членом Конвента и подписантом решения о казни короля Людовика XVI, уже через несколько лет станет прославлять самопровозглашённого императора? Когда Наполеон спросил у одного из приближённых (в прошлом – ярого республиканца, как и Давид), понравилась ли ему коронация, тот отвечал: «Великолепно, ваше Величество. Жаль только, что на ней не присутствовали те триста тысяч людей, которые положили свои жизни, чтобы такие церемонии стали невозможны». Но Давид заглушил в своём сердце подобные рефлексии. Торжественный въезд Наполеона в Париж в 1797 году потряс художника как событие не столько политическое, сколько эстетическое. Корсиканец поразил его, тонкого ценителя античной эстетики, своим римским профилем и энергией абсолютной, не подлежащей малейшему сомнению власти. «Какая же у него голова! – восторгался Наполеоном Давид. – Она настолько совершенна, что достойна сравнения с лучшими образцами античной скульптуры и живописи!» Наполеон, следует заметить, не отвечал художнику взаимностью. Он полагал, что прошлое «живописца революции» даёт основания сомневаться в искренности его верноподданнических инстинктов. Но Бонапарт всегда высоко ценил профессионалов (именно это во многом определило его успех) и потому запечатлеть для потомков торжество своего «венчания короной и помазания на царство» он поручил именно Давиду. Почти три года понадобилось художнику для выполнения этого масштабного гимна имперскому величию. Устроители церемонии коронации постарались на славу: такой помпезности Франция не могла упомнить и во времена монархии. Кортеж из золотых карет с представителями знати, боевыми генералами, церковниками во главе с Папой Пием VII, которого Наполеон решил пригласить на торжество, обеспечивая себе религиозную легитимность, – этот в буквальном смысле блестящий кортеж медленно и торжественно двигался от дворца до Собора Парижской Богоматери, а десятки тысяч парижан толпились на улице, чтобы поглазеть на грандиозное зрелище. Апогеем самой коронации стал момент, когда Папа собирался возлагать на императора золотой лавровый венец, а Наполеон вырвал из его рук корону и сам водрузил её себе на голову. Этим вызывающим жестом Бонапарт утверждал абсолютный характер своей власти, показывал, что обязан ею только самому себе, а не содействию Папы, да и кого бы то ни было (кстати, позже, когда Наполеон присоединит к Франции Папскую область, Пий VII будет брошен в темницу). Изначально Давид намеревался изобразить именно момент возложения короны. Но, по размышлении, решил, что это внесёт ненужную конфликтность и драматизм, и изобразил следующий этап церемонии – когда Наполеон коронует Жозефину. В «Коронации Наполеона» Давид старается не упустить ни одной важной детали. Многочисленные присутствующие на церемонии – реальные лица. Сам художник изображён сидящим где-то на трибунах. Многие чиновники наполеоновского госаппарата, опознав себя на картине, потом выражали неудовольствие: зачем Давид расположил их так далеко от императора. Художник парировал: «Быть слишком близко к солнцу – небезопасно для жизни». Наполеон потребовал внести кое-какие правки – например, Давиду пришлось дописать его мать Летисию, которая в реальности на церемонии отсутствовала. Но в целом император остался «Коронацией» доволен: «Прекрасно, просто прекрасно! Давид, вам удалось постичь мои мысли и изобразить меня французским рыцарем!» ЖакЛуиДавид ИсторическаяСцена Классицизм _history

Анатолий Левитин (1922-2018) «Полночь. Монтажники» 1979 цикл «Строители Сибири» холст, масло. 150х198 см Зеленогорский музейно-выставочный центр, Красноярский край анатолий_левитин