Зарисовки фигуры Художник: Josh Black практика

Феликс Варламишвили Наиболее часты в творчестве Варламишвили бытовые зарисовки: сбор урожая, приготовление вина, ловля рыбы, заготовка дров. Казалось бы – что проще и что в этом удивительного? Удивительно то, что, повторяясь, художник умудряется не повторяться, ведь он создаёт в первую очередь настроение и ощущение вознаграждаемого труда, приятной усталости и взаимовыручки. Это и близко не похоже на картины уходящей эпохи передвижников – на полотнах люди не выглядят ни бедными, ни богатыми; ни счастливыми, ни несчастными – они умиротворены в делах своих. Хотя спины согнуты под грузом урожая, на лицах их блуждает выражение спокойной задумчивости. Перебравшись в 1928 году в Париж, художник использовал национальные мотивы для создание самобытного стиля, что принесло свои плоды – его картины выставлялись во Франции, Японии, США, Бельгии, Испании и даже в «экзотическом» Иране.

Василий Верещагин - Дервиши в праздничных нарядах (1870) Именно в Туркестане состоялась одна из первых выставок художника, после чего Василий отправился в путешествие по территории современной Киргизии и Западного Китая, где создал зарисовки «типов», которые будут даваться ему не хуже батальных полотен. Верещагин за долгую творческую жизнь запечатлеет большое количество подобных «типов» – непортретных зарисовок людей, обычно облачённых в национальные одежды: «Богатый киргизский охотник с соколом» (1871), «Буддийский лама на празднике в монастыре» (1875), «Жители западного Тибета» (1870-е), «Факиры» (1876), «Японский нищий» (1904) и др. Национальный колорит так и сквозит через одежды и сюжеты, которые неизменно присутствуют несмотря на явное позирование «моделей». Каждый из героев как бы занят своим делом – будь то попрошайничество, игра на дудочке, разговор.

"Горный пейзаж с водопадом в Смоланде" Маркус Ларсон, 1859 > Стокгольм, Национальный музей Современники называли пейзажиста Маркуса Ларсона «наиболее выдающимся из шведских художников Дюссельдорфа». Он был выходцем из сельской местности, после смерти отца переехал в Стокгольм. Ларсон много путешествовал, посетил Германию, Францию, Англию, Финляндию, Россию в поисках красивых видов, принимал участие в выставках. «Горный пейзаж с водопадом в Смоланде» был создан во время поездки по названной шведской провинции. Темные густые облака заволокли все небо. С высоких скал с грохотом низвергается водопад. Романтический скалистый вид поражает неистовым буйством природы, ее мощью и первобытной силой. Подобные сюжеты с разыгравшейся стихией довольно часты в произведениях автора. Известно, что большинство своих картин Ларсон писал не с натуры, а в мастерской, используя зарисовки и фотографические снимки.

Тут сейчас будет о довольно спорной выставке и о смерти, поэтому вы, если что, пролистайте это дело просто. Меня тут, видимо, как эксперта по любым вопросам, пару раз попросили высказаться на тему выставки “Body Worlds”, которая сейчас проходит на ВДНХ и которую, что особо иронично, пытаются закрыть деятели, относящие себя к коммунистической партии. И, хоть я обычно не лезу в современность, тут решила поддаться и ответить. В двух словах, о чем тут речь: в Москву снова приехала выставка немецкого анатома Гунтера фон Хагенса, на которой все экспонаты собраны из частей настоящих человеческих тел. И, конечно, это вызывает множество вопросов, диалогов и, куда без них, скандалов. Гунтер фон Хагенс в 1977 году изобрел особый способ консервации анатомических препаратов, который называется пластинацией - это когда воду и липиды в биологических тканях заменяют смолами и полимерами. Вот описание процесса от автора: “Этот метод я изобрёл случайно в 1977 году, когда был ассистентом в Анатомическом институте Гейдельбергского университета. Я спрашивал себя, рассматривая выставленные препараты, залитые полимером, почему их заливают, а не вводят полимер внутрь? Тогда-то мне и пришла в голову идея пропитать препараты биополимером при помощи вакуума. Для этого препарат сначала нужно погрузить в ледяной ацетон. Когда в результате диффузии вода в тканях заменится ацетоном, вещество следует погрузить в биополимер. Ацетон вакуумным способом откачивается, и его место в тканях заполняется силиконом. После этого с веществом можно работать как с художественным материалом”. Тело как художественный материал. А нужно ли нам такое? Ну, начнем с того, что человеческое тело - штука безумно интересная. Анатомия как наука появилась в эпоху Возрождения и первым анатомом был вовсе не врач, а наш любимый художник Леонардо да Винчи. Он вскрыл, разобрал на запчасти и описал с точки зрения механики более тридцати трупов. За ним следовала целая плеяда выдающихся анатомов, которые разбирали устройство человеческого тела, то и дело открывая что-то новое и потрясающее - то риолановы аркады, то вормиевы кости, то евстахивеву трубу или капсулу Глиссона какую. Каждая крохотная мышца, косточка, связочка, из которых собрано это чудо, наше тело, в результате кропотливой работы и бесконечных зарисовок десятков, сотен ученых были описаны и поняты. Надо ли говорить насколько огромный вклад это внесло в медицину? Но еще интереснее то, что это все оказалось огромным вкладом в искусство. Я не зря выше там про зарисовки написала - между врачами и художниками издавна существует тесная связь, и как раз в эпоху Возрождения художники и врачи входили обычно в один цех и имели общего покровителя - святого Луку. Художники эпохи Возрождения учили анатомию не по атласам и манекенам, а именно что по трупам и даже иногда их воровали с кладбищ под покровом ночи. Проблема воровства покойников докторами и рисовальщиками встала в какой-то момент настолько остро, что на захоронениях даже начали устанавливать специальные приспособления - клетки или тяжелые плиты, которые не под силу было быстро взломать или перетащить. В случае же с работами Гунтера фон Хагенса, который себя считает продолжателем традиций анатомов эпохи Возрождения и даже специально, чтоб это подчеркнуть, постоянно носит черную шляпу, как это было принято у анатомов тех времен, мы имеем дело с донорами, которые добровольно при жизни завещали свои тела. То есть это свободное выражение воли людей, которые, видимо, слишком буквально восприняли идею попадания в музеи после смерти.

"Триумф Вакха" 1629 г. Диего Веласкес Национальный музей Прадо, Мадрид. Картину «Триумф Вакха» Диего Веласкес написал, что называется, на спор. Но удивительным было даже не это, а тот факт, что до сего момента художнику не приходилось обращаться к мифологической живописи, которую так любила его эпоха – эпоха барокко. Картины мифологической тематики пользовались гигантской популярностью: ими украшали ратуши и замки, суды и университеты, гостиные и спальни. Вспомнить хотя бы старшего современника Веласкеса – Рубенса, который отдал аллегорической живописи чрезвычайно щедрую дань! Но 30-летнего Веласкеса античный антураж оставлял равнодушным. Почему же Веласкес создал «Триумф Вакха»? До 23 лет Веласкес жил в Севилье и там писал в основном бодегоны – реалистичные бытовые зарисовки в какой-нибудь таверне или харчевне. Иногда его упрекали: что же ты, дескать, всё малюешь гуляк да пьяниц, изобразил бы бога или героя какого! Но юный Веласкес придумал в ответ замечательную формулу, которой потом руководствовался всю жизнь: «Лучше быть первым в грубом жанре, чем вторым в изящном». А уже в 24 года художник оказался в Мадриде и долгое время писал исключительно портреты. Практически сразу он получил звание придворного живописца короля Филиппа IV. Веласкес был очень молод, но король – на 6 лет моложе. Филипп приблизил его к себе, устроил Веласкесу мастерскую прямо в своих покоях. Любил сидеть там и наблюдать, как художник работает. Не позволял портретировать себя никому, кроме Веласкеса. Давал ему одно придворное звание за другим. Не разрешал уезжать надолго, потому что очень скоро начинал скучать по своему камергеру и другу. И, конечно, у прочих художников это вызывало огромную ревность. При дворах европейских монархов традиционно работали приглашённые итальянцы, воспитанные на культуре античности. Они плели против Веласкеса интриги. Однажды взволнованный король пришёл в мастерскую к своему фавориту и заявил с порога: «Они говорят, что ты умеешь хорошо рисовать только лица! Неужели это правда?» Ответом Веласкеса и стала картина «Триумф Вакха» (известная также под испанским названием Los Borrachos – «Пьяницы»). С убедительной наглядностью он показывал заносчивым итальянцам: «Не только лица! И тела тоже! И композицию могу выстроить не хуже, чем на ваших античных фризах. И Вакха написать не менее живым и соблазнительно-хмельным, чем ваш хвалёный Караваджо!» В чем своеобразие картины Веласкеса «Триумф Вакха»? Но и в несвойственном ему мифологическом жанре Веласкес остался Веласкесом: античную вакханалию он скрестил с испанским бодегоном, высокое – с низким. Как правило, свита Вакха состоит из вакханок и сатиров. А Веласкес решил поместить бога вина и страсти среди простых крестьян, помятых и побитых жизнью, в простой одежде и с обветренными лицами. Его Вакх – белотелый, немного рыхлый. По нынешним меркам, его тело можно назвать слегка «поплывшим», а вот сатир позади него – мускулист и смугл. Противопоставляя их, Веласкес показывает, что он большой мастер своего дела (и чужого тела): он может передавать и сложные ракурсы, и разнообразные позы, и различающееся «агрегатное состояние» человеческой плоти. Вакх Веласкеса сидит на бочке с вином – это его трон. Нагота его прикрыта складками ткани «королевских» цветов – белого и пурпурного. На его голове – венец из виноградных листьев, а сам Вакх коронует кого-то из своих особенно ярых почитателей, отметившегося на ниве пития и разврата, таким же виноградным венком. Крестьяне пришли к божеству с просьбой облегчить их тяжелую жизнь. А Вакх даровал им вино – самый доступный способ забыть о горестях и печалях. Большая плоская чаша в руках у центрального персонажа (в шляпе) написана притягивающе-реалистичной. Кажется, что глядя на глянцевую поверхность вина, можно ощутить его прохладу и терпкий аромат. Взгляд обрадованного пьяницы направлен прямо на нас. Он улыбается так широко и по-свойски, что буквально «затягивает» зрителя в пространство картины, требуя разделить с ним его веселье и питьё. ДиегоВеласкес Барокко МифологическаяСцена _history

Анатомические зарисовки практика

«Мужчина и колыбель» Иван Якимов Долгое время картина Ивана Якимова «Мужчина и колыбель» вызывала недоумение искусствоведов. И дело было даже не в том, что подобного рода бытовые зарисовки абсолютно не характерны для живописи XVIII века — у лошадки-качалки в правом нижнем углу картины слишком неестественно натянута веревка, которая логически должна была бы лежать на полу. Да и рановато было ребенку из колыбели в такие игрушки играть. Также камин и наполовину не поместился на холст, что выглядело очень странно. «Просветила» ситуацию — в прямом смысле — рентгенограмма. Она показала, что холст был разрезан справа и сверху. Правая, к сожалению, была утеряна, но увидеть работу целиком все-таки можно, благодаря еще одному уникальному экспонату Третьяковской галереи. Полный вариант работы Якимова обнаружился в альбоме «Собрание отличных произведений российских художников и любопытных отечественных древностей».

Василий Верещагин "Опиумоеды" (1867) Художник путешествовал по Туркестану и делал зарисовки, изучал быт и обычаи местных жителей. Особое его внимание привлекли дервиши (диваны) - нищие бродяги, которые вели аскетичный образ жизни. В своих очерках Верещагин отмечает, что нищенство в Азии было хорошо развито и тщательно организовано. Нищие там входили в своего рода братство, которое возглавлял один глава (тюра). Сам этот глава совсем не был беден. Он жил в хорошем доме и собирал дань со своих подчинённых. Почти все дервиши были опиумоедами - ели его по нескольку раз в день или пили кукнар, дурманящий напиток из маковой шелухи.

"Прачка" 1886 г. Анри де Тулуз-Лотрек Частная коллекция. Тулуз-Лотреку было 23 года, когда он написал картину «Прачка». Юный и неуверенный в своих силах Анри еще учился в мастерской Фернана Кормона и ответственно следовал всем советам учителя. На утренних занятиях Кормон, вдохновленный последними археологическими находками, пытался увлечь учеников монументальными сценами из жизни первобытных людей, а завершая урок, советовал выходить на улицу и делать зарисовки прямо в гуще монмартрской повседневности. Внеклассные задания Кормона нравились Лотреку куда больше, чем академические штудии. Выполнять домашние задания было исключительно приятно – старшие друзья-художники щедро делились с новичком Лотреком списком отборнейших злачных мест и закоулков Монмартра, где жизнь просто кипела. Однажды, выходя из ресторанчика, Лотрек заметил худенькую девушку с огненно-рыжими волосами и не удержался: "Как хороша! Типичная ...! Вот бы написать ее!" Кармен Годен оказалась не ..., а простой работницей, смирной и скромной, а потом еще и ответственной натурщицей, моделью нескольких портретов кисти Лотрека. Анри писал матери, что нашел девушку с волосами из чистого золота, рассказывал друзьям, что рыжие женщины – это для венецианцев, и был страстно увлечен Кармен. Если и могло художника в то время что-то обрадовать больше, чем ее благосклонность, так это только признание из уст настоящего гуру, которого Лотрек боготворил и которому не видел равных во всем современном французском искусстве. Он никогда бы не посмел лично попросить Эдгара Дега взглянуть на свою мазню, это друзья Лотрека выпросили у метра хотя бы один взгляд бросить на картины Анри. Скупой на похвалы и неспособный к лести Дега был к Лотреку благосклонен, в отличие от Кармен, которая хранила верность любовнику, постоянно ее избивавшему. Юный Анри работы Дега изучал и восхищался ими. «Прачка» Лотрека получилась гениальной эмоциональной противоположностью «Гладильщицы» Дега при явном сходстве композиции и совершенно идентичном расположении модели, стола, окна в пространстве. В отличие от Дега, Лотрек отбирает у девушки атрибуты ее профессии, переносит акцент из внешнего мира на внутренний. В отличие от анонимного и лишенного индивидуальных черт силуэта, написанного Дега, Лотрек бросает мягкие лучи на лицо своей героини. Так ангельское сияние освещает лица святых на древних фресках. Лотреку все женщины были ангелами – он смотрел на их волосы цвета золота немного снизу вверх. Этот взгляд на модель легко проследить и в «Прачке». Лотрек был ниже тех женщин, которых писал и в которых влюблялся. Но уже тогда, в последние годы ученичества, он доставал из них эту внутреннюю бурю, пронзительную печаль и неизбывное одиночество. Этот портрет Кармен Годен и не портрет уже – мы даже глаз ее не видим. Только мороз по коже – вдруг повернется… Анонимный покупатель в 2005 году на аукционе Christie's в Нью-Йорке купил эту картину за рекордную на тот день для Анри де Тулуз-Лотрека сумму – 22 миллиона долларов. ТулузЛотрек Постимпрессионизм _history

"Дома с пестрым бельем" 1914 г. Эгон Шиле Частная коллекция. У этой картины – редкая история. Совсем нечасто работы признанных художников выставляются на торги прямиком из музейных залов. А «Дома с пестрым бельем» в 2011 году попали в аукционный дом Sotheby’s именно из музея. Частный венский Музей Леопольда расстался с этим полотном, чтобы расплатиться по реституционному иску. Запутанное дело, которое началось совсем с другой картины Шиле. Некоторые ценные экспонаты Рудольф Леопольд, основатель галереи, получил сразу после окончания Второй мировой войны. И неудивительно, что среди приобретенных коллекционером полотен оказались потерянные, украденные или конфискованные у евреев, вынужденных эмигрировать из Австрии в 30-х годах. И вот в 1998 году наследники австрийской еврейки Леи Бонди Ярай предъявили свои права на картину Шиле «Портрет Валли», которая до прихода к власти нацистов находилась в частной коллекции в этой семье. Рудольф Леопольд всегда настаивал на честных отношениях с приобретенными когда-то шедеврами, а потому сохранить спорные картины в экспозиции было для него делом чести. Родственникам Леи Бонди Ярай были предложены 19 млн. долларов за то, чтобы картина осталась в музее. И наследники согласились. Для выплаты этой немаленькой суммы музею Леопольда, одному из самых посещаемых музеев Вены, пришлось расстаться с другой картиной Шиле – «Дома с пестрым бельем». А вот с этой картиной все чисто – у нее идеальный провенанс, а теперь еще и ценовой рекорд для творчества художника. В 2011 году «Дома с пестрым бельем» стали самой дорогой картиной Шиле и обошлись новому владельцу в 40 млн. долларов. Пейзажей в творчестве Шиле совсем немного – и практически все они находятся в экспозициях музеев. «Дома с пестрым бельем» - один из лучших. Это воспоминание о пребывании художника в городке Чески-Крумлов, где родилась его мать и куда Эгон Шиле сбежал от венской богемной жизни со своей подругой Валли Нойциль. Правда, им совсем недолго удалось прожить здесь. Необычную парочку, живущую без брака, жители в буквальном смысле изгнали из города: собрали подписи и выгнали. Тем не менее именно этот средневековый городок, в котором замерла история, стал главным героем городских пейзажей Шиле. Вернее, не сам город, а впечатления от него. В изображениях Чески-Крумлова нет никаких топографических совпадений с реальными местами, искусствоведы пытались найти совпадения, но тщетно. Зато здесь есть излюбленный взгляд Шиле на мир – с точки зрения то ли птицы, то ли небожителя – сверху. Так же художник любил рисовать и своих обнаженных женщин – взбирался на лестницу с бумагой или холстом и навесу делал зарисовки модели. Поднимаясь над городом или над женщиной, Шиле забирает с собой в небеса и зрителя – чтобы видеть мир иначе. ЭгонШиле Модерн _history

Марат Николаевич Смирнов — российский художник, иллюстратор. Член Союза художников России с 1967 года. Родился 1 марта 1938 года в поселке Монино Московской области. В 1962 г. окончил Строгановское художественное-промышленное училище (факультет обработки дерева). Начало творческой работы с 1962 года. Работает в станковой графике в жанрах портрета, пейзажа, натюрморта и как иллюстратор. Долгое время (с 1963 г.) работал на Русском Севере (село Ферапонтово Вологодской области) — пейзаж и этнографические жанровые зарисовки. Работы художника находятся в Государственной Третьяковской галерее, Вологодской картинной галерее, а также в частных коллекциях США.

Карл Эмануэл Янссон - шведско-финский художник с Аландских островов. Он родился в 1846 году в городе Финстрём, столице архипелага, в которой тогда жило примерно две тысячи человек, а население всех островов вместе было не больше двадцати тысяч. Отец Карла был фермером, сам же Карл год провел в ученичестве у сапожника, потом подался в маляры, а вот страсть к рисованию ему привил местный приходской художник, который, за одно, обучал юношу грамоте. В 13 лет пришел первый успех - рисунки Карла приметил викарий Франц фон Кнорринг и решил отправить их в недавно появившееся Финское художественное общество, сопроводив рекомендательным письмом, и это имело успех - Янссон получил стипендию на обучение в рисовальной школе “для юных гениев” в Турку. Про гениев и не шутка вовсе - у нас же как раз в это время был тот самый Золотой век финского искусства и живопись стала буквально одним из краеугольных камней, на которых строилось новое национальное самосознание финнов, поэтому вкладывать в художников деньги, время, силы и любовь считалось делом ну очень сильно важным. Поэтому покровителем Янссона стал уже именитый маcтер, Роберт Вильгельм Экман, который помог юноше с жильем и красками. Дальше Янссона ждали сначала в Шведской, а потом в Дюссельдорфской академии художеств, где он учился, не забывая родные острова и постоянно туда приезжая. Начались первые премии, не за горами было настоящее признание, как вдруг в 1872 году у художника обнаружили туберкулез. Стремясь избавиться от болезни и как-то продлить свои дни, он отправился в Рим за солнцем, покочевал немного по курортным местам, понял, что лучше не становится, привел дела в порядок и вернулся на Аландские острова, остановившись в городе Йомала, где его приютила семья местного судьи. И уже там, когда художник был буквально на смертном одре, он получил новость о том, что стал членом Императорской Академии художеств. Умер Карл Эмануэл всего в 27 лет. Живопись Янссона - это такой мелкий серый жемчуг, который не хуже крупного, если его любить и уметь видеть. Почти все его работы - бытовые зарисовки из жизни родных краев. Есть, конечно, немного портретов, есть подражания итальянцам, но домашняя живопись мне нравится намного больше, поэтому я ее сегодня вам покажу. Печка, люлька, шкаф, широкие потрескавшиеся чисто вымытые половицы, добротная крестьянская мебель, простое убранство лютеранской церкви с деревянными фигурками святых, рыбаки, музыкальные инструменты на стенах избы, простая посуда. Ничего лишнего, а каждая вещь добротно и логично, хоть и грубовато скроена, функциональная и понятна. Все очень человеческое. Это не взгляд этнографа - хотя точность передачи быта Янссону свойственна, не потешные сценки, а обжитые пространства, где в северном тусклом свете медленно течет не простая и размеренная жизнь северянина. Простите мне мою романтичность, но для меня вот каждая его маленькая (а это и правда маленькие такие работы, в основном, не превышающие формата 50х40, а обычного мельче) картина - как будто целый роман вроде “Соков земли” Гамсуна.

​​О выставке картин Фёдора Конюхова. В центре «Космонавтика и авиация» на ВДНХ открылась выставка картин и артефактов экстремала, священнослужителя и художника «Фёдор Конюхов: человек может всё!». «Если кто-то захочет узнать мой мир, пусть смотрит мои картины», — написал обладатель 25 мировых рекордов Фёдор Конюхов в книге «Мои путешествия». Его картины метафоричны, образны и философски. Написаны яркими красками и будто выложены из отдельных мазков. Значительную часть живописи занимают пейзажные зарисовки тех мест, где он побывал. На выставке впервые представлены, помимо картин, эксклюзивные фильмы, а также предметы из путешествий и личной коллекции семьи Конюховых. В их числе, например, центр управления путешествиями и весельная лодка, на которой 55 лет назад Фёдор Конюхов впервые отправился в экспедицию и пересек Азовское море, а также многое другое. Художественные работы собраны под кураторством Государственного Русского музея. ️До 31 января 2022 года. ️Билеты доступны на сайте ВДНХ https://telegra.ph/file/64971b9c504be8d3958d8.jpg

Анатомические зарисовки различных животных Художник: Jonathan Kuo практика

Шарль-Луи Клериссо (1721-1820) «Художник делает зарисовки среди руин храма Дианы в Ниме» 1784 бумага, акварель. 41х56 см Частное собрание шарль_луи_клериссо

​​«Говорят, в Питере много художников, разного уровня, но делятся они на два типа: одни снимают просторные студии с видом на финский залив и творят другие рисуют на оборотной стороне обоев, потому что холст нынче дорогой. Но что есть у всех общего – это смартфон. Любой. И именно смартфон становится холстом для современных художников. Цифровых. И так сотни и тысячи творческих людей, всех возрастов и локаций, начинают создавать свои арты с гаджетом в руках. Потом гаджет вырастает в планшет, графический. … А там – рисование от заката до рассвета и, что важно, работы этих счастливчиков сейчас востребованнее, чем написанные красками на холсте. Это глоток свежего воздуха для творческих натур, а освоить этот цифровой холст и кисти вы можете за ТРИ часа уже завтра. Мастер-класс топового цифрового художника страны сегодня ваш подарок! На нем можно через 3 часа освоить цифровую иллюстрацию и начать брать платные заказы. Не пропустите, даже если для вас зарисовки лишь хобби для души — тогда пусть ваше хобби приводит в восторг окружающих» МАСТЕР-КЛАСС ПО ЦИФРОВОЙ ИЛЛЮСТРАЦИИ УЖЕ ЗАВТРА – регистрируйся! https://telegra.ph/file/1de02ba18e002c0db3efc.jpg

"Мокрый луг" 1872 г. Фёдор Александрович Васильев Государственная Третьяковская галерея. Что такое картина-ностальгия и как можно мучительно тосковать по среднерусскому болоту? Обстоятельства появления картины «Мокрый луг» Время с декабря 1871 по февраль 1872-го годов, когда писался «Мокрый луг», – первая зима Васильева в Крыму. Художник, у которого диагностирован туберкулёз гортани, живёт здесь безвыездно, скованный врачебными предписаниями и запретами, но полюбить Крым – не получается. Природа Крыма кажется Васильеву нарочито эффектной, краски – чересчур контрастными, формы – слишком резкими. Он поначалу пишет крымские пейзажи только по заказу, для заработка, но сам тяготится этой работой, отчаянно тоскуя по природе средней полосы России и её неброской красоте. Ивану Крамскому, своему близкому другу, Васильев пишет из Крыма элегические письма, где, между прочим, говорит о своей в любви к... болоту: «О болото, болото! Если б вы знали, как болезненно сжимается сердце от тяжкого предчувствия. Ну, ежели опять не удастся мне дышать этим привольем, этой живительной силой просыпающегося над дымящейся водой утра? Ведь у меня возьмут всё, если возьмут это. Ведь я, как художник, потеряю больше половины!» Крамской в ответ сообщает товарищу: в Обществе поощрения художников, которое субсидировало пребывание Васильева в Крыму, скоро планируется очередная выставка. Не пришлёт ли Васильев что-нибудь на конкурс? И Васильев по памяти начинает пейзаж – он называет его «утро над болотистым местом» – далёкий от крымских природных реалий, но зато хорошо знакомый ему по имению Знаменское под Тверью и местечку Хотени Сумского уезда Харьковской губернии, где художнику доводилось гостить у графа Строганова – мецената и большого поклонника незаурядного дарования Васильева. Он перебирает и пересматривает свои этюды и зарисовки, сделанные в Хотени, все эти, как выражался Репин, «прелестные лопушки на песке», но сам замысел Васильева – не камерный, отнюдь. В задуманной им работе появляется масштаб, простор и воздух, впечатляющая разомкнутость пространства (то самое «приволье», о котором вспоминал Васильев в письме Крамскому). Картина-ностальгия Позднее работа получит название «Мокрый луг». Это в полном смысле картина-ностальгия, картина-воспоминание, картина – признание в любви к тому, что можешь больше никогда не увидеть. Один из самых поражающих моментов – то, что Васильев писал её без натуры, почти целиком полагаясь на свою изумительно цепкую память, которая, раз схватив, удерживала и сберегала мельчайшие подробности, подобно тому как помнят и проносят через всю жизнь черты и особенности любимого лица. Память не подвела, оживив в этой картине впечатления Васильева от так ценимого им «северного» (это определение, конечно, условно – по контрасту с «южным» крымским) пейзажа. Противопоставление совсем не явно, но оно есть в подтексте: Васильев изображает не то, что видит «здесь и сейчас», а то, что помнит. Вместо бескрайнего моря – крошечный водоём, не то болотце, не то озерцо. Вместо выжженных солнцем крымских степей – «жирное» от влаги луговое разнотравье. Вместо островерхих ялтинских кипарисов, которые каждый день встают перед глазами Васильева в Крыму, – округлую крону акации или другого лиственного дерева. Импульсивного и темпераментного Илью Репина, еще одного старшего товарища Федора Васильева, его умение изображать растительный мир приводило в полный восторг: «Как он чувствует пластику всякого листка, стебля! Так они у него разворачиваются, поворачиваются в разные стороны и прямо ракурсом на зрителя. Какая богатейшая память у Васильева на все эти даже мельчайшие детали! А потом ведь всегда он обобщает картину до грандиозного впечатления». Пейзажи Васильева Крамской называл «субъективными». Действительно, и «Мокрый луг», при всей его мастеровитой техничности и точности рисунка, – это всё же не та чрезвычайно подробная, почти фотографическая «объективность» франкфуртской школы, которую мы встречаем у Шишкина (старшего друга и наставника Васильева, женившегося к тому же на его родной сестре Евгении).

Виктору Цою — 60... могло бы быть, если бы не трагическая случайность на трассе Слока — Талси в Латвии, где музыкант погиб в автокатастрофе в августе 1990 года. Десятилетиями его песни звучат то из магнитофонов, то из динамиков смартфонов, но Цой не только любил и был любим музыкой. Его художественные наклонности проявлялись с детства — он учился в средней художественной школе, а после поступил в Серовское училище на оформительское отделение. Искусство окружало всю его жизнь: на спичечном коробке он мог писать как тексты песен, так и делать небольшие зарисовки. Цой создавал миниатюры в стиле японских нецке, графические и живописные работы в смешанной технике, неоакадемические полотна. Его последние работы выполнены в менее экспрессивной манере и носят более реалистичный характер. Музыкант обвел одну из своих полароидных фотографий черным фломастером, намечая композицию будущей картины. «Дорога», где он едет по ночному городу, утопающему в неоновых огнях, — его последняя работа. Это была весна 1990 года.

Уже окончательно поселившись в Эксе, Сезанн сосредоточенно высматривает живописную истину в горе Святой Виктории и терпеливо раскладывает спелые яблоки в драматическую композицию, усаживает садовника или местных крестьян долго позировать. Часами он ищет в наблюдаемых предметах и людях проявления внутренней жизни. Но для купальщиков художник достает из старой папки юношеские зарисовки обнаженной натуры - и этих давних наблюдений и рисунков ему хватает. На вопросы молодых художников, почему же он не пользуется услугами натурщиц, Сезанн улыбается: он слишком стар, чтобы раздевать женщин. Он компонует фигуры на каждом новом холсте, как архитектор создавал бы план современного здания, используя студенческие штудии отдельных строительных элементов. Сцена купания - чуть ли не единственная, которую Сезанн писал не с натуры, а из головы. И единственная, которая много значила для художника лично, связывала его с самыми ценными воспоминаниями юности. Тринадцатилетний Поль, ученик коллежа Бурбон в Эксе, был единственным школяром, который не стал издеваться над тощим, бедным, испуганным новеньким. Новенького, который приехал в Экс из Парижа, обзывали и колотили. Поль с ним поговорил и сдружился. Новенького звали Эмиль Золя. Началась долгая, книжная, мушкетерская, полная приключений и дурачеств, дружба. Они читали стихи, грезили о славе и серенадах под окнами возлюбленных, о будущей безбедной и честной жизни. А пока целыми днями бродили по лесам и горам. Их называли неразлучными. В книге воспоминаний Эмиль Золя рассказывал об этом времени: «Летом мы все время проводили у реки, чуть ли не жили там – купание было нашей страстью: мы целыми днями плескались в воде и выходили на берег лишь для того, чтобы поваляться на мягком горячем песке». Самые ценные свои детские воспоминания Сезанн всю взрослую жизнь собирает в картины, подчиненные строгой композиционной логике, выращивает их заново. Ренуар говорил, что в живописи Сезанна «есть что-то аналогичное фрескам Помпей, таким архаичным и таким великолепным». С «Купальщиками» эта аналогия работает лучше всего. Ритмично чередуя стоящих и сидящих купальщиков, замыкая в ровный треугольник вытянутые фигуры купальщиц, Сезанн стремился создать новое искусство, которое могло бы стать современной классикой, занять место на стенах Лувра рядом со старыми мастерами. И мужские безликие фигуры в картинах с купальщиками еще надежней, чем женские, возрождают античную мощь, уверенную заземленность и в то же время растворенную в окружающем пейзаже божественность. _history ПольСезанн Постимпрессионизм